Капитан Темпеста

— Пожалуй сюда, эфенди, — пригласил турок герцогиню, остановившись перед входом в шатер. — Госпожа Гараджия теперь, наверное, пьет кофе и курит табак, несмотря на запретительные эдикты Селима. Она не боится, что он отрежет ей нос за неисполнение его повелений.

— Введи меня, — сказала герцогиня, ловко соскакивая с коня.

Капитан сделал знак четырем арабам, стоявшим с обнаженными саблями по обе стороны входа в шатер, и, когда те посторонились, он подошел еще ближе и громовым голосом проговорил:

— Госпожа, к тебе посол от Мулей-Эль-Каделя!

— Впустить его! — раздался в ответ сухой и жесткий голос. — Послу доблестного и непобедимого Дамасского Льва будет здесь оказано самое широкое гостеприимство.

XVI Внучка Али-паши.

Герцогиня, хотя с сильно бьющимся сердцем, но твердыми шагами подошла ко входу в шатер. Турецкий капитан, делавшийся с каждой минутой все более льстивым и подобострастным, почтительно откинул перед ней полу шатра и с глубоким поклоном пропустил мимо себя сына мединского паши.

Посреди шатра стояла молодая и прелестная на вид девушка, одной рукой опираясь на дорогой серебряный кувшин с вином, стоявший на вычурной подставке возле широкого дивана, на котором она, должно быть, только что сидела.

У нее была удивительно изящная и стройная фигура, нежное, слегка смуглое личико с живым румянцем на щеках, жгучими черными глазами под тонкими дугообразными, точно нарисованными бровями, крохотным ротиком с пунцовыми губками и длинные, густые черные волосы с оттенком воронова крыла. Черты ее лица, своей правильностью и нежностью свидетельствовавшие, что в ее жилах должна течь часть греческой крови, имели в себе нечто такое, что вполне подтверждало славу о ее жестокости, прихотях и привычке больше приказывать, нежели повиноваться.

По тогдашнему обычаю благородных турчанок на ней были широчайшие белые шелковые шаровары, богато вышитые золотом, распашной корсаж из темно-розового бархата с широким золотым бордюром и крупными жемчужными пуговицами, широкий зеленый шелковый шарф с нежной жемчужной бахромой, обвивавший талию и спускавшийся спереди длинными концами, прозрачные шелковые чулки бледно-розового цвета и желтые сафьяновые туфельки с загнутыми носками и золотыми пряжками, усыпанными алмазами. Маленькая кривая сабля в серебряных, выложенных перламутром ножнах дорогой работы и с великолепной рукояткой, сверкавшей изумрудами и желтыми топазами чистейшей воды, была заткнута за пояс.

Увидев мнимого арабского юношу, блиставшего равного с ней красотой, в живописном и не менее богатом костюме, молодая турчанка не могла удержаться от восклицания:

— Ах, какой красавец!

Затем, спохватившись, она вдруг изменила выражение лица и тон и свысока спросила на арабском языке, знание которого у высокопоставленных турок всегда тогда считалось признаком хорошего тона:

— Что тебе нужно от меня?

— Об этом я сейчас скажу тебе, кадиндик, — ответила герцогиня, с достоинством поклонившись.

— Кадиндик?! — с ироничным смехом повторила турчанка. — Так называют у нас женщин гарема, а не свободных девушек нашего круга. Разве ты этого не знал до сих пор?

— Нет, я араб, а не турок.

— А кто ты такой?

— Сын мединского паши, — спокойно отвечала герцогиня, так же бойко говорившая на арабском языке, как сама Гараджия.

— А!.. Твой отец еще в Аравии?

— Да. А разве он тебе знаком, госпожа?

— Нет, я знаю его только по слухам, хотя и провела часть своего детства на берегах Красного моря. В настоящее время я езжу только по Средиземному… Кто же послал тебя ко мне, эфенди?

— Мулей-Эль-Кадель.

По выразительному лицу внучки великого адмирала пробежал легкий трепет.

— Чего он желает? — продолжала она.

— Он прислал меня к тебе с просьбой уступить ему одного из христиан, взятых в плен в Никосии.

— Одного из христиан! — с изумлением вскричала Гараджия. — Кого же именно?

— Виконта Гастона Ле-Гюсьера, — с легкой дрожью в голосе ответила герцогиня.

— Это, верно, тот франк, который был на службе у венецианской республики?

— Ты угадала, госпожа.

— Почему же Дамасский Лев интересуется этим христианином? На что, в самом деле, нужен ему этот жалкий человек?

— Право, не могу тебе этого сказать…. Мне, кажется, Мулей-Эль-Кадель намерен послать его с поручением в Венецию.

— По чьему распоряжению?

— По распоряжению Мустафы, если я не ошибаюсь.

— А разве великий визирь не знает, что этот пленник принадлежит моему деду? — вспылила Гараджия, вся красная от гнева и с искрящимися глазами.

— Вероятно, знает, — невозмутимо ответила герцогиня. — И я осмелюсь напомнить тебе, что Мустафа — главнокомандующий всей турецкой армией, и что сделанное им всегда одобряется самим султаном…

— А мне что за дело до всего этого! — пренебрежительно сказала турчанка, задорно пожимая плечами. — Здесь командую я, а не ваш Мустафа.

— Так ты отказываешься исполнить просьбу того, кем я послан к тебе?

Вместо ответа турчанка ударила в ладоши. На этот зов тотчас же явилось двое негров, которые молча опустились на колени у порога.

— Что у нас есть для угощения этого эфенди? — спросила Гараджия, не удостаивая их взглядом.