Капитан Трафальгар

— Ведь я вчера весь вечер не плакал, хотя мне было очень грустно и очень хотелось плакать… Хорошо я сделал, не правда ли?.. Скажи, ты доволен мной?

— Да, да, мой дорогой, очень доволен, — ответил я, еще крепче прижимая его к своей груди, — ты доказал этим, что ты достойный сын Жана Корбиака.

Едва успел я опустить его на землю, как Клерсина выхватила его из моих рук и задушила в своих объятиях. Бедная женщина плакала от радости, а при виде своей любимой няни и мальчик расплакался. То, чего не могли сделать ни страх, ни жестокое обращение, — сделали ласка и любовь бедной женщины.

Впрочем, Клерсине вскоре удалось успокоить его, и тогда она передала его моему отцу, который в свою очередь стал обнимать и целовать его, а Клерсина, высоко подняв над его белокурой головкой руки, стала призывать на него благословение свыше:

— Да благословит и сохранит Господь тебя, дитя души моей! — воскликнула она каким-то вдохновенным голосом, не обращая никакого внимания на свидетелей этой трогательной сцены, — теперь твоя бедная няня может умереть спокойно, так как глаза ее видели тебя опять возвращенным тем, кому ты дорог и кто любит тебя! Дал бы только Бог, чтобы эти глаза мои могли увидеть тебя в другой стране, где ты расцветешь, как цветок! Затем пусть они закроются навсегда, и пусть душа мая пойдет на свидание с родными моими малютками в стране, где все свободны!..

Затем мы оставили зал суда. В коридоре я спросил отца, что нам следует теперь делать. Во всяком случае, необходимо было, чтобы никто не заподозрил присутствия командира Корбиака в здешних водах. Когда же и каким образом могли мы теперь попасть на «Эврику»?

— Право, — шепотом ответил мой отец, — мне было бы крайне неприятно уехать из Нового Орлеана после того, как я потребовал следствия над этим негодяем, Вик-Любеном, не доведя этого дела до конца и не добившись того, чтобы он получил заслуженное наказание! Мне даже хочется отправить тебя вперед с Клерсиной и ребенком на первой попавшейся шлюпке, а самому остаться здесь, чтобы нагнать вас в Каракасе или другом каком порту, где вы подождете меня!

— Как вам будет угодно, батюшка, — ответил я. — Хотя вы сами поймете, конечно, что я предпочел бы остаться с вами, но я, во всяком случае, готов повиноваться вам.

— Так вот поезжай-ка с ними на «Эврику», хотя бы для того только, чтобы узнать мнение командира на этот счет, и, если он имеет что-либо против моего желания, то уведоми меня о том. Нам прежде всего следует подумать о беспокойстве и нетерпении, с каким бедный отец ожидает теперь возвращения своего ребенка. Но не забудь сказать ему, что после того, как я публично обвинял этого мерзавца, я считаю долгом совести и чести доказать его виновность.

Разговаривая таким образом, мы вышли на крыльцо здания суда. Первое лицо, на кого здесь упал наш взгляд, был Вик-Любен, по-видимому, поджидавший нас тут. Негодяй этот успел уже вернуть себе всю свою самоуверенность и, опираясь на плечо одного констебля из числа своих друзей, смотрел на нас с нахальным видом и насмешкой.

— Как-никак, а все же они заночевали одну ночку в тюрьме! Пусть это послужит им уроком! — говорил он настолько громко, чтобы и мы могли услышать это. — Я сожалею только об одном, что их проклятый командир не был с ними вместе, со своей прекрасной дочерью.

Эти возмутительные слова слышали, вероятно, еще человек десять-двенадцать из числа публики, выходившей вместе с нами из зала суда.

Первое мое желание было, конечно, ответить на это оскорбление и покарать мерзавца, но отец вовремя удержал меня. Уже из одного того, что Вик-Любен стоял чуть не обнявшись с констеблем в полной официальной форме, то есть состоящим при исполнении своих обязанностей, было ясно, что он старался вызвать новое столкновение, которое послужило бы поводом ко вторичному аресту. А нам в настоящее время следовало думать лишь об одном — как бы скорее доставить на судно Флоримона и Клерсину.

Вдруг из толпы нежданно-негаданно явился мститель за нанесенное нам оскорбление, и мститель этот был шевалье Зопир де ла Коломб, который, по-видимому, только что присутствовал на разборе нашего дела в зале суда, вместе со своим неразлучным котом и кожаной сумкой.

— Господин Вик-Любен! — воскликнул он, подходя к полицейскому надзирателю, — вы подлый негодяй и мерзавец! Я считаю своим долгом сказать вам это в лицо!