Капитан звездного океана

— Жил на Востоке во времена незапамятные некий властитель. Наскучили ему игрища да празднества во дворцах, решился он объехать свои владения. Вот проплывает он на корабле мимо острова. А на острове деревья стоят, каждое дерево выше столбов Геркулесовых[20]. Спрашивает у свиты озадаченный властитель: «Что за дерева?» — «Названье их никому не ведомо, — отвечает главный садовник. — Одно достоверно: помимо вашего царства, нигде в мире они не растут. А стоят на острове веки вечные». Вопрошает властитель: «Отчего сии дерева диковинные на дубы ничем не похожи?» Молчит главный садовник. Свита в растерянности пребывает. Так и миновали остров. Долго ли, коротко ли, плывут обратным путем. Глядь, а деревьев на острове вроде уж нет. «Куда делись дерева, что на дубы ничем не похожи?» — негодует властитель и велит пристать к острову. Сошел на берег — одни пни торчат кругом, голые-преголые. Начал властитель кольца годовые считать на самом тонком пеньке. Тысячу насчитал, а дальше со счета сбился. Тут падают ему в ноги главный садовник, слезами заливается: «Срубили, срубили мы дерева, все до единого. А меж пеньков молодые дубки высадили, извольте поглядеть себе под ноги, саженцы в траве покуда еще не видны. Вырастут, взор ваш порадуют дубочки». Закручинился властитель, да толку-то что: загублены деревья, каждое выше столбов Геркулесовых.

Поведал притчу лукавый Тихо Браге, смиренно поглядывает на короля.

— Занятная история, — исполнился негодования государь. — Однако, господа, у меня голова разболелась. Верно, мигрень подступает. Возвращаемся в Копенгаген!

И скороспешно Небесный замок покинул в сопровождении свиты, пышной, как локоны супруги тайного советника…

— Неудовольствие его величества вызвано каверзной, недопустимой притчей, — сказал канцлер угрюмо.

— Нечего понапраслину возводить, — встрял в разговор шут гороховый с колокольчиками.

Вальтендорф отвернулся, будто не расслышал словес презренного человечишки, безумца.

— Угодно ли знать, что должен был предпринять в подобной совокупности обстоятельств любой верноподданный? — спросил он у Тихо после долгого молчания.

— Угодно, — отозвался астроном, обгладывая кость чуть меньше турецкого ятагана.

— Вместо выдумывания сомнительных притч надлежало не только согласиться с его величеством, но и раскаяться, притом чистосердечно, в своем невежестве. Вослед за раскаянием надлежало в одну ночь измыслить план новой обсерватории и представить чертеж господину тайному сове… — Вельможа осекся, опасливо глядя на безумца с колокольчиками. Лицо безумца налилось кровью, все тело искорежили судороги.

— Замолкнуть всем! Ни слова! — прокатился по трапезной бас Тихо Браге. — Лонгомонтанус, предсказанье записывай!

Людвиг Лонгомонтанус, первый помощник короля астрономии, в то же мгновенье извлек откуда-то бумагу, обмакнул перо в чернильницу.

— И будут глады, моры и землетрясения! — пророчествовал шут. — И будут знамения в Солнце, и Луне, и звездах, а на Земле уныние народов и недоумение! И море восшумит и возмутится! Люди будут погибать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную. И престолы небесные поколеблются!.. — Высокий голос юродивого перешел в хрип, затем в бессвязное бормотанье. Все стихло.

Тихо Браге призвал слуг, наказал им отнести несчастного в опочивальню.

Прерывать размеренное течение канцлеровой речи ради невразумительных откровений ничтожного шута! Такая дерзость переходила пределы всех и всяческих границ. «О, ты и не подозреваешь, ученый гордец, что за будущность уготована нами Небесному замку, — думал вельможа со злорадством. — Поначалу мы (разумеется, повелением государя!) лишим тебя и всю ученую твою братию пенсиона. Вослед за прекращением выплаты жалованья приберем к рукам твои поместья. По-другому запоешь, многомудрый Тихо Браге!»

Спалось канцлеру неспокойно. Снились Вальтендорфу ветры, растения, птицы, звери, названия коих он не знал. Под утро явились в сон столбы Геркулесовы. А на оных столбах жужжали, стрекотали, плясали, скакали, свиристели поделки игрушечные, затейливые. И витал над столбами юродивый без роду и племени, страшный, как сарацин. И слова изрыгал пророческие:

— Пирри-древви-шавкутти-дробашши!

…Поутру очнулся от кошмаров высокий гость. Скверно на душе, тягостно. Самолично, без помощи слуг, в камзол облачился, башмаки натянул, шляпу с перьями на швейцарский манер. Решил прогуляться выйти. А навстречу, из трапезной выскользнув, пес сребристо-шерстый трусит, хвостом виляет, тварь, тявкает радостно. Разъярился канцлер, хлыстом — раз! другой! — прошелся по псине. Пройтись-то прошелся, да неожиданно почувствовал себя на воздух подъятым. Тихо Браге — и откуда он взялся? — государственного канцлера, за шиворот одной рукой держа бережно, до дверей Небесного замка донес да и припечатал с размаху к дверям. Вследствие сего насилия вельможа со свиными бойкими глазками, облаченный в кафтан с позументами, пулей вылетел на крыльцо.