Капитан звездного океана

— Случайность какого рода? Буквальная? Фигуральная? Счастливая? Роковая? — заинтересовался Тихо. В загадочных, туманных, маловразумительных вопросах и особенно ответах усматривал король астрономов высшую мудрость, обожал ее, обожествлял.

— Счастливая случайность тому содействовала, что предсказания, помещенные в первом моем календаре, сбылись, — отвечал Кеплер зло. — По всей Штирии пророком новоявленным восславили, превознесли до небес. Измыслицу, игру воображения расценивают выше, чем серьезный научный трактат. И заметьте, не только толпа легковерная, но ученые люди, мужи государственные. По мне же, репутация астролога сродни славе чародея.

Упоминание об ученых людях обидчивый Тихо принял на свой счет. Он отступил на шаг от ложа, где возлежал мучимый ознобом собеседник, и заявил торжественно:

— Планеты, обращающиеся по удивительным законам, были бы совершенно бесполезными творениями, коли не влияли бы на судьбы людские!.. И ежели творец небесный сподобил вас прорицать сообразно положениям, сочетаниям и противостояниям светил — прорицайте. Предсказывайте судьбы народов и отдельных личностей. Вашего ученого величия не убудет. Как сказано в одной умной книге, лев ни в коем случае не охотится за мышью, но разве он откажется проглотить ее, когда она сама вскочит ему в пасть…

Кеплер безучастно разглядывал картину на стене: святого Христофора, переносящего младенца через поток.

— Сколько составили календарей? — спросил. Тихо.

— Две дюжины… или около того.

— Стало быть, преследовали какую-то цель? Тайную? Благородную? Возвышенную?

— Преследовал. Самую низменную. Заработать на кусок хлеба, — с закрытыми глазами объяснил математикус. — Лучше издавать альманахи и календари с хитрыми предсказаниями, нежели просить милостыню. В конце концов, астрология — дочь астрономии, хотя и незаконнорожденная. Разве не естественно, добрейший Тихо Браге, дабы дочь кормила свою тать? Иначе родительница могла бы умереть с голоду.

…После кровопусканий, после втирания бальзамов и эликсиров лекарь счел свою благородную (и, добавим, щедро вознаграждаемую) миссию выполненной. Кризис миновал. Порозовели кожные покровы чужестранца, дыхание и пульс укрепились, шумы в сердце поутихли.

Да, миновал кризис, отступила болезнь, и начались прогулки по Праге.

Имперский астроном и его выздоравливающий друг взбирались на пражские холмы и подолгу дивились на красавец град. Далекий Вейль, Тюбинген, Грац, столица Штирии великой! Потускнело ваше убогое величие, померкло пред златым лицом Праги! Пред церквами ее и башнями, садами и парками, коллегией университетской, пред деяньями многих поколений гениев-зодчих. Ты, мосточек, распростерший хилое тело свое над ручьем, именуемым рекою Мур, — разве ровня ты Карлову мосту через Влтаву? С двадцатью четырьмя его арками? Со скульптурами, из коих каждая есть шедевр гармонии и совершенства? Ты, церквушка святого Бонифация, подслеповатая, крытая черепицей, — разве тебе дотянуться до сводов собора святого Вита — далеко-далеко, на четыре стороны света своды блестят.

Вскоре ни в Градчанах, где красуется королевский двор, ни в обеих Прагах — Старой и Новой — не осталось перекрестка, закоулка, проулка, где бы праздные зеваки не лицезрели двух господ, оживленно спорящих бог весть о чем.

Что же было предметом их словопрений, неуемных заклятий и проклятий, отчего они то руками трясли неистово друг пред другом, то подскакивали, будто бойцовые петухи, то вычерчивали тростью на снегу волнистые линии, кружки и стрелы?

О системе Коперника речи велись, о чем же еще…

— Земля слишком тяжела и неуклюжа. Я уподобил бы ее поварихе, не в меру толстой и грузной. Земля неспособна двигаться в пространстве, точно планета или иное небесное тело, — загудел Тихо Браге.

— А Солнце? — хитро вопросил Кеплер. — По собственным вашим исчислениям, оно значительно превосходит нашу планету. Выходит, Солнце еще менее пригодно для движения. Зачем же вы разнесли в пух и в прах Птоломея с его кристальными сферами? Ваши слава и уважение в астрономическом мире столь непоколебимы, что ныне никто из серьезных ученых не решится отстаивать неподвижную Землю.

— «Слава», «уважение»… — проворчал польщенный король астрономии. — Любому школяру ясно, сколь неестественно и весьма запутанно Птоломеево учение. Но я не одобряю нововведения, предложенного Коперником. Притом же, положа руку на сердце, скажу: и священное писание мешает мне принять систему фромборкского каноника.

— Однако вы хвалили ее, и неоднократно? — произнес удивленно математикус.

Король астрономии досадливо поморщился: недопонимает, мол, нынешняя молодежь всех дипломатических сложностей во взаимоотношениях со всемогущей идеологией церкви.

— Воздавал должное. За простоту и ясность, с коими Коперник распутал сложность планетных движений. Его учение — наиболее удобная гипотеза для вычислений. Гипотеза, не более.

— В таком случае, каково истинное устройство мира?