Капитанские повести

Рыболовные траулеры, траулеры-морозилыцнки, колхозные сейнеры, средние рыболовные траулеры, малые рыболовные траулеры, большие морозильные рыболовные траулеры ловили рыбу, шкерили, солили, присаливали, морозили, а то и вообще не обрабатывали — сдавали свежьем на плавбазы и производственные рефрижераторы. На рефрижераторах изготовляли свежемороженую рыбу разных видов, филе, консервы, пресервы, вытапливали рыбий жир, на плавбазах треску укладывали в трюм, когда везло — делали селедку бочечного и ящичного посола, — и когда трюмы наполнялись, подскакивал транспортный рефрижератор, вроде вот «Антокольского», за трое — пятеро суток забирал положенные ему три тысячи с хвостиком тонн и бежал скорее в порт, к рыбокомбинату, а чаще прямо к причалам торгового порта, и рыба шла в вагоны, и поезда грохотали на юг: рыбка — стране. Все вместе это было то, что на юге называется «путина», — а тут, на севере, путина всегда, когда есть рыба, то в одном конце моря, то в другом, а то сначала в Норвежском, а потом и к американскому плоскому острову Сейбл, на Джорджес-банку, к Флемиш-капу, или вообще на Патагонский шельф, или в африканский Уолфиш-Бей, — все равно: та же путина. Промысел.

Михаил Иванович потянул ноздрями воздух: с рефрижератора, с рыбофабрики наплыл родной, знакомый еще с той поры, когда он ходил в учениках салогрея, запах перетапливаемой печени, рыбьего жира и подсыхающих рыбьих внутренностей, — живая струя в стылом морском воздухе.

Работа шла споро, и к полудню, пожалуй, можно сниматься в порт. Работка!

Чем лучше ловилась рыба у Мурманского берега, тем расторопней надо было оборачиваться между портом и промыслом, тем нервнее были приходы и отходы, и на таком коротком плече команда не успевала выспаться, — весь переход в один конец всего четыре часа, вот, например, отсюда, с Восточного Кильдина. Работка выматывает, но — деньги жене… А кто не женат, тоже не помешают.

Потому и работали посменно, без перерывов, и в мокрый шторм, и в сухой снегопад. И выполняли план, и перевыполняли, и входили в такой азарт, какой премиальными не предусмотрен, и никакой прогрессивкой такую злость к работе не укупишь, — это же рыбацкая злость. Рыбку — стране, только бы ловилась!..

Михаил Иванович после мостика заглянул к радистам — прогноз принять не забыли бы, — в одиночество попил в кают-компании какао со свежеиспеченным хлебом, крякнул довольно, пошевелил рукой и почувствовал, что боль в плече утихомиривается. То-то и хорошо.

Потом он выбрал в пачке папиросу посвежее и всласть покурил, сидя в кресле в салоне. И пока Михаил Иванович курил, заходили в кают-компанию ребята, здоровались с ним, завтракали, обжигаясь и торопясь — кто на вахту, и неторопливо — кто с вахты. Михаил Иванович окончательно согласился, что новый день начат и жизнь вошла в свою колею, как и должно. Боль в плече окончательно пропала, и он, мягко шаркая галошами, пошел в каюту за рабочими рукавицами, чтобы пойти на палубу поразмяться на лебедках.

Удалось это сделать не сразу, потому что заявился боцман, Николай Семеныч, и завел речь об отпуске. А к боцману в глубине души Михаил Иванович относился по-приятельски, потому что были они почти ровесники.

— Тебе чего, Семеныч?

— В Мурманск седни идем? Так как же с отпуском моим порешим, Михаил Иваныч?

— Ты чего же так собрался, зима на дворе?

— Надо, Михаил Иваныч… У меня и выходных под пятьдесят штук, как раз до июня будет. Брату надо с садом помочь, хатой заняться. Теперь что ж, дело к пенсии…

— Знаю. Однако ты, Семеныч, так настройся: всю стоянку работать будешь, чемоданчик к отходу собери. Как портовой комиссии судно сдашь, так вместе с ними и сойдешь с борта, понял? Кстати, ты со старпомом-то говорил об этом? Чего ты ко мне-то?

— Говорил. Дак он еще и к вам отправил, как, мол, новый капитан посмотрит на это…

— Так и посмотрю, и ты не обижайся, Семеныч. Я сам всю жизнь в отпуск этак ухожу, сам своему пароходу с берега швартовы отдаю. Кто тебя заменит-то?

— А Вася Кузьмин.

— Это который же?

— А старший с третьей смены. Старпом одобрил.

— Помню, помню. Толковый парнишка. Ну как, все решили, Семеныч?

— Вроде так, Михаил Иваныч. Груз палубный будет?

— А к чему нам? И так план уже на борту.

— День долгий, могут еще план добавить.

— Такая работа, — согласился Михаил Иванович.

Боцман ушел по собственным делам. Следом неторопко отправился и Михаил Иванович, на ходу размышляя о том, что вот и боцману через год на пенсию и он уже заботится о хате с садом, а как ему там, на этой пенсии, покажется-то? Дети у боцмана все самостоятельные, семейные, отцовская опека им не нужна. Конечно, если устал боцман от моря чересчур, то покажется ему хата с садиком чистым раем, а там, глядишь, и совсем привыкнет. Руки у него, как и у всех боцманов, особенно вот пожилых, к хозяйству ой как лежат, потому — всю жизнь по хозяйству. Можно себе представить, как боцман свою хату размарафетит…