Капитаны (СИ)

Комментарий к (не)Правильно

Терзания перед капитуляцией и принятием чувств?.. Почему бы и да)

Леви засыпает чай в заварник и тянется за свежим кипятком. Ударяясь о стеклянные стенки, вода перетекает в струящийся пар, что приятно пахнет: лёгкой горчинкой и терпкостью. Руки действуют без указки – машинально, а мысли плавно уплывают в далёкие дали. Раньше Аккерман таким не страдал. По крайней мере, не в такой ярко выраженной степени: в облаках не летал, о немыслимом не задумывался, песчаные замки не строил. А сейчас…

Леви раздражённо фыркает, отгоняя мысленные перипетии, и накрывает заварник полотенцем, чтобы дать чаю настояться. Жаль, в голове нельзя загнать всё лишнее под такой колпак и оставить дожидаться лучших времён, что, кажется, никогда не наступят.

Аккерман упирается руками о столешницу и, прикрыв глаза, замирает, вслушиваясь.

В такой поздний час уже не слышно шуршания бумаг, неспешного бормотания служащих, что извечно сливается в неразборчивый белый шум. Офисные помещения Разведкорпуса вне экспедиций днём кипят, однако с наступлением сумерек комнаты пустеют, и дымка неспешного спокойствия пропитывает воздух.

Однако на четвёртом этаже, что раньше именовался чердаком, всё также царит возня: офицерам ударных отрядов наконец-то выделили пространство для столов. Как водится, сами капитаны и командир группы этой работой не занимались, спихнув всё на младшие чины – уже неделю рядовые и лейтенанты уползали с чердака в одиннадцать часов, еле ноги переставляя. Работы было много, да и от бумажной волокиты их никто не освобождал – это армия, а не детский сад.

Аккерман машинально достаёт из внутреннего кармана часы. Задорно открывшаяся крышка возвещает, что сейчас уже полпервого ночи. В такой час обычно единственный полуночник в штабе – он. Леви едва хмурится: он отчётливо слышал, как последние сослуживцы из второго ударного ушли с наступлением темноты, прощаясь…

Стало быть, кто-то всё же остался вычищать помещение и заниматься бумагами.

“Кaта…”

С этой мыслью Леви вдруг почему-то становится теплее. Он готов решить, что это пар от заварника, да вот только чайная гуща за это время подостыла. Не от чая это тепло, да и не по коже оно идёт – а глубже, разливается где-то за грудиной и ползёт в стороны, предательски подчиняя себе.

Аккерман с резким недовольством втягивает воздух: от безделья все эти мыcли, надо просто заняться делом. Однако пока руки открывают шкаф в поисках посуды, а затем берутся за чайник, капитан продолжает рассматривать это теплое чувство под микроскопом, старательно, дотошно – будто Ханджи.

Потому что это чувство выбивает из привычной колеи. Оно тянет его к другому человеку, так настойчиво и упорно, что Леви неосознанно поддаётся. Поддаётся, хоть после Фарлана и Изабель дал зарок. Всё же Аккерман ловит себя на том, что выискивает её взглядом на построении и тренировках, что подспудно радуется, когда Ханджи с хитрой улыбкой зовёт среди прочих офицеров её за их стол; что в груди начинает клубится волнение за неё, когда в экспедициях Кит Шадис начинает перекраивать строй, посылая ударные отряды в арьергард; что среди его документов нет-нет да и промелькнёт заполненная её почерком бумага; что он уже знает повадки чужой строптивой лошади, потому что её наездница едва с ней справляется; что с каждой встречей невольно загадывает о новой…

Любопытство, интерес, дружба, влюблённость – любая привязанность – всё это неправильно. Когда сближаешься с кем-то, всё же стоит помнить, что ты неизменно его потеряешь. Потеря воплощается в страшные эмоции, бессердечно пронизывающие душу тысячами иголок. К тому же – они оба служат в Разведке, шансы на смерть равные. А думать о том, что кто-то будет рыдать на его сымитированных похоронах – ведь тела из-за Стен привозили редко – до тошноты неприятно.

Леви крепко повторил весь свод правил “почему нет” ещё в первый раз, когда пришёл с поручительными бумагами от Эрвина Смита на полигон, разыскивая капитана второго ударного отряда Дункана – персонажа странного и не во всём приятного. Он слыл холодным самодуром, не лишённым мастерства на поле боя; у него было чему поучиться в плане техники и тактики, но характер портил решительно даже эту ложку мёда. В тот день Дункан был в компании своего дружка из Гарнизона – безымянного капитана навеселе, который в шутку предложил поставить Леви и других солдат на полигоне, устроив дружеское состязание: два разведчика и один рядовой Гарнизона. Кажется, они тогда поспорили на офицерскую честь и ящик саке – гарнизонный солдат выбыл первым из соревнования.

Когда их взгляды встретились, клинки сошлись в ближнем бою, Леви вспомнил её – в прошлой экспедиции он в одиночку справился с тремя титанами, на него глазело много солдат. И почему-то Аккерман запомнил эти зелёные омуты: настороженные, но открытые – вот, какие глаза были у лейтенанта Катрины Бишоп.