Видимо, от неимоверной тряски одна из бочек прохудилась и красная струя из нее – не иначе, как вино – забила чуть ли не вертикально вверх. Вместе с остальными рыцарями на стену замка поднялся член конвента Рагнита Генрих Дуземер фон Арфберг. Ныне, в связи с недавней гибелью под Бизеной комтура, он исполнял его обязанности. Размышлял Генрих недолго. Во-первых, обоз сопровождали аж трое братьев ордена, а во-вторых, в бочках явно везли вино. О том же вполголоса подсказали и люди из его ближайшего окружения. Мол, надо выручать братьев, да и грешно оставлять такое количество доброго вина поганым язычникам.
Учитывая, что до литовского отряда оставалось не меньше трех миль, а обоз уже подъезжал к воротам, фон Арфберг распорядился впустить его. В крайнем случае, если произойдет заминка со въездом, он успеет закрыть ворота. Да, неуспевших въехать внутрь придется оставить на произвол судьбы, но тут уж все в воле божьей.
Однако опасения его оказались напрасны. Телеги стремительно вкатывались одна за другой на территорию замка, и не оставалось сомнений, что обоз успеет въехать в город целиком. Но затем, когда Генрих торопливо стал спускаться вниз, чтобы самолично встретить приехавших, один из крестоносцев грозным голосом проревел:
– Гитлер капут! – и тут-то началось неожиданное, а потому страшное вдвойне.
Мешки внезапно стали с треском распарываться, крышки бочек повылетали, и отовсюду начали выскакивать воины-литовцы, притом из какого-то загадочного племени. Во всяком случае ранее Генрих никогда не видел, чтобы язычники, упорно противящиеся святому крещению, раскрашивали лица черными красками. Действовали они на редкость стремительно, но главное – слаженно. Полтора десятка выстроилось с мечами, создав заслон, а остальные, проворно прирезав воинов у ворот, вскочили на последние две телеги и вскинули арбалеты. Причем в их числе были возницы и… Генрих не поверил глазам, но факт оставался фактом – сопровождающие обоз крестоносцы с сержантами тоже оказались в числе врагов.
По счастью, неразумные язычники убили и двух воинов, стоящих у ворота. Удерживать тяжелые ручки оказалось некому и решетка с громким лязганьем опустилась, впившись зубьями в бочку на последней телеге, стоящей прямо под ней. Получалось, что далеко не все потеряно, ибо сами ворвавшиеся оказались в западне.
– Слава деве… – вырвалось у фон Арфберга, но слово «Марии» он произнести не успел, ибо в следующее мгновение арбалетный болт, проломивший кольчугу, с сочным хрустом вошел в его грудь. Умер он с улыбкой на лице.
Возможно, это и к счастью для него. Генрих так и не увидел, как двое здоровенных язычников, повинуясь зычной команде все того же крестоносца, мигом рванулись к вороту, без видимых усилий вращая его рукояти и восстанавливая тем самым свободный проход внутрь замка. Поразить же их не было возможности, ибо за их спинами выросли два щитоносца, закрывая от стрел. Не слышал фон Арфберг, и как на удивление часто щелкали тетивы проклятых арбалетчиков, продолжая безжалостно разить защитников замка, в то время как мечники намертво перекрыли доступ к стрелкам. А главное, не узрел он самого ужасного – как подоспевший отряд литовцев, спешившись, ринулся в открытые ворота, вливаясь внутрь замка подобно смертоносной раскаленной лаве, сжигающей все на своем пути. А следом за ним, спустя всего минуту, прибыл второй, куда многочисленнее.
Рыцари-крестоносцы еще оставались, но сил у уцелевших хватило лишь на то, чтобы упорядочить отступление, ибо одолеть огромную толпу ворвавшихся внутрь воинов-язычников нечего было и думать.
И снова повторилась ситуация с Христмемелем – последние защитники успели закрыться в высоком донжоне, горделиво высящемся посреди замка и наглухо заблокировали за собой тяжелую дубовую дверь.
Люди Наримунта и Кориата попробовали пойти на штурм последней твердыни, но потеряв с десяток человек, откатились обратно. И тогда Сангре, припомнив предыдущее сражение и условия, предъявленные Кейстутом, поднял белый флаг и предложил мирные переговоры. Условия были суровые. В случае сдачи в плен половину ждет мучительная смерть. Но зато каждого второго пощадят и отпустят за выкуп. Если же сопротивление продлится, штурмовать донжон больше не станут, но просто сожгут во славу бога Перкунаса. А в качестве подтверждения, что он – дон Педро де Сангре – не лжет, Петр извлек из-за пазухи нательный крест и, неспешно продемонстрировав христианскую святыню в вытянутой руке, поцеловал его.
Далеко не все согласились с его предложением. Полетели и обвинения в адрес христопродавца, и издевательские выкрики засунуть себе этот крест… в общем, понятно куда. Но большинство призадумалось. Стать новыми мучениками, сгоревшими заживо, конечно же почетно, но уж больно страшно. Кроме того, многие надеялись оказаться именно вторыми.