Капюшон, фары, пистолет Марголина

Но это еще не конец истории. Слушайте, что дальше было. Минуло два года. Про Сухова и его семью все забыли. Злосчастные мажоры закончили школу: один в Москву уехал учиться, его в МГУ пристроили; второй здесь остался, в Питере. Когда им стукнуло по восемнадцать, обоих застрелили с разницей в неделю. Оба пали от выстрелов в голову, предположительно, из пистолета Марголина. Связь чуете? Поскольку убои были совершены в двух регионах, расследованием занимались два разных управления, и никто не связал между собой эти убийства. Менты отрабатывали окружение застреленных, ища мотив в местных студенческих конфликтах. Отцы же мажоров после истории с Суховым между собой не общались и, опечаленные горем потери наследников, знать не знали, что застрелены были оба.

Дальше еще интересней. Примерно через месяц в одной из парадных находят труп того самого комитетского следователя, который вел дело об убийстве сына Сухова. Его нашли под лестницей с перерезанным горлом. К тому времени следак тот уже был не следак, а работал адвокатом – применял полученный в государственных органах опыт на другой стороне. Захотел, так сказать, отмазывать преступников от уголовной ответственности законными методами. Питерские убойщики сначала принялись отрабатывать версии адвокатской деятельности трупа, но потом кто-то там у них в министерстве смекнул, что все три мокрухи связаны между собой делом двухлетней давности. Убойщики бросились Сухова искать, нашу академию стали трясти, подключили ФСБ, но здесь ничего полезного не смогли услышать, потому что никто реально не знал, куда он пропал. Близких родственников у него не осталось, а дальние про него знать не знали.

Председатель суда, вынесший оправдательный приговор, трясся тогда от страха, как шакал паршивый. Ему госзащиту хотели приставить, но он ей не доверял. Там, в госзащите, тоже много бывших спецов служит, председатель думал, что они с Суховым заодно. Нанял он частную охрану, прятался в своем особняке в элитном областном поселке. У него там пруд был с рыболовным хозяйством. Пошел он туда как-то порыбачить. Сидел, сидел на берегу, да и словил пулю в голову. Охранники бегали, суетились, а никого и не увидели. Потом эксперты установили, что выстрел со стороны леса был, СВД предположительно. Ни оружия, ни гильзы, ни киллера не нашли. Понятно, чья работа была, хотя так ничего и не доказано. Сухова то до сих пор никто не разыскал, хотя уж с той поры минуло года три.

– Прям как в кино, – выдохнул один из замов Мортушко.

– Ни разу не слышал про него, – добавил второй. – Тяжелая судьба, вот ведь как бывает.

Курицын нахмурил брови и, неловко помявшись, спросил:

– Так он из Марголина их застрелил? Это же спортивная мелкашка.

– Застрелить и рогаткой можно, – подмигнул ему Мортушко, – было бы желание. Человека вообще убить несложно, тяжело жить потом с этим.

Военнослужащие дожевали салаты и собрались обновить рюмки, как вдруг в радиоэфире зазвучала мелодия одной из самых знаменитых песен Олега Газманова.

– Товарищи офицеры! – командным голосом произнес Мортушко, тяжело поднимаясь из-за стола. – Под эту песню только стоя.

Сослуживцы тут же последовали примеру начальника и поднялись с диванов.

«Господа офицеры, по натянутым нервам…»

Мортушко выпрямился, попытавшись вытянуть спину струной, но живот уже не позволял это сделать также эстетично, как в молодые годы.

«…живота не жалея, свою грудь подставляет за Россию свою…»

Подполковники втянули, как могли, свои животы, изобразив на лицах максимально серьезные выражения.

«…за Россию и свободу до конца…»

Майор Курицын заметил, что Мортушко поглядывает на бутылку, и, не дожидаясь команды, обновил рюмки, налив также и себе. Полковник одобрительно кивнул ему, сохраняя серьезность лица.

«…воззвала их Россия, как бывало не раз…»

Офицеры приподняли наполненные рюмки на уровень груди, терпеливо и мужественно ожидая окончания композиции.

«…заставляя в унисон звучать сердца».

Песня закончилась, и из радиоприемника загремели рекламные анонсы. Полковник Мортушко, расслабив спину и приподнимая рюмку, произнес назревший после многозначительного молчания тост:

– Давайте, господа офицеры, не чокаясь, за тех, кого с нами нет.