Капка

- Нет, дочка, я этого не знал. Знал, что кто-то наш, деревенский, а кто - не знал. Афанасий сам себя выдал. Я несколько раз заставал его здесь вот. Однажды гляжу, стоит он вон у того столба на коленях и что-то шепчет. Я окликнул его. Он повернулся, бледный, дрожит. "Устал, говорит, я, Еремей". - "Вижу, говорю, что устал". В тот раз он и пришел ко мне в сторожку.

- Дядя Еремей, а он в деревне сказал, что вы его застрелить хотели.

- Ну-у? Вот, значит, как, был подлецом и подлецом остался.

И дядя Еремей умолк в тяжелой задумчивости.

В сумерки, когда мы приехали в деревню и сложили у нашего крыльца кирпичи, дядя Еремей вызвал на улицу Шуркиного отца. Они ушли за околицу и о чем-то долго разговаривали. В полночь дядя Еремей уехал к себе в лес.

А на ранней утренней заре нас разбудил истошный крик.

Кричала и плакала Шуркина мать. Дядя Афанасий повесился...

В этот день мы с дядей Еремеем сгребали в лесу сено.

Дядя Еремей был угрюмый. За весь длинный день мы не сказали друг другу ни слова. Нас мучила смерть дяди Афанасия.

На похоронах Шурка не плакал. И когда могилу зарывали, не плакал. Стоял и не мигая смотрел, как каменный. И с кладбища не ушел со всеми вместе, остался у могилы один. Я шла и часто оглядывалась и видела, что Шурка стоит все на том же месте.

На повороте я оглянулась последний раз. Шурка лежал на могильном холме вниз лицом.

Я ушла в лес к дяде Еремею, он обещал нам сена, и я помогала ему косить. В субботу мы метали первый стог. Дядя Еремей подавал и укладывал сено, а я стояла на стогу. Вдруг мы услышали стук топора. Дядя Еремей бросил вилы и торопливо зашагал в сосновый бор. Я съехала со стога, отряхнулась, побежала следом за ним. Сердце у меня учащенно колотилось. Я предчувствовала какую-то беду. Кто-то рубил дерево, явно вызывая дядю Еремея. Рубил рядом с его сторожкой.

Шурка... Я обмерла.

- Стой! - издали крикнул дядя Еремей.

Шурка продолжал рубить.

- Стой, говорю!

Шурка воткнул топор в землю, правой рукой оперся на топорище и замер в полусогнутом состоянии. Бледный, злой.

- Зачем рубишь?

- Крест сделать.

- Не дури. Брось!

Шурка молчал. Прищуренными глазами по-кошачьи следил за дядей Еремеем. Рука, державшая топор, дрожала.

- Шурка! - взвизгнула я.

Он, как от толчка, выпрямился, прыгнул к дяде Еремею.

Сверкнул топор. Дядя Еремей попятился, охнул. Шурка бросился в кусты. Из плеча у дяди Еремея капала кровь.

В больнице ему наложили швы, забинтовали. Врач сказал:

- Удар топором.

- Нет, что вы! - запротестовал дядя Еремей. - На косу я сослепу наскочил.

Врач прищурился и покачал головой.

Ночью Шурка постучал к нам в окно, позвал меня на улицу, спросил:

- Я убил его?

- Плечо разрубил.

- Жалко.

Я заплакала:

- Ты... Ты... Ты подлец. И отец твой был подлец. Уйди.

Шурка наотмашь ударил меня по щеке и нырнул в темноту. Я тихо осела на ступеньку крыльца, уткнулась лицом в колени.

- Шурка... Шурка...

И захлебнулась слезами.

Когда я очнулась, светало. Ночь боязливо уползала в глубокие овраги. В овраги нашего детства, где терпко пахло знойным дурманом. На высоком бугре за деревней умывалась росой трепетная заря.

* * *

С Шуркой мы больше не встречались. Он испугался, что дядя Еремей заявит в милицию, и уехал в город. Сбежал, проще говоря, и не появлялся в деревне несколько лет. Присылал матери деньги, писал письма, а сам не приезжал.

В некоторых письмах Шурка спрашивал обо мне. С этими письмами Зойка прибегала к нам и, радостная, читала их вслух. Она все просила меня написать Шурке. Я обещала ей, но так и не написала, потому что Шурка мне не писал.

В городе Шурка устроился в техническое училище, потом работал на авиационном заводе слесарем и одновременно учился в аэроклубе. Из аэроклуба Шурка перешел, а может, его перевели, я точно не знаю, в летную школу. Окончил ее и получил направление на Север в воинскую часть. Вот тогда-то Шурка и приехал в деревню. Но я не видала его. Я в то время жила в городе - училась в медицинском институте.

Говорят, приехал с нарядными погонами - лейтенант. Ходил к дяде Еремею, извинялся. Дядя Еремей обнял его и заплакал.

Пробыл Шурка в деревне всего две недели, отремонтировал матери двор и уехал.

Через год Зойка показала мне его фотографию.

Шурка стоит возле огромного валуна. На груди орден. Глаза прищурены видимо, Шурка чем-то смущен.

За что Шурка получил орден - он не писал. А вот что собирается в отпуск, написал. Но не приехал.

При исполнении служебных обязанностей Шурка погиб.

Об этом я узнала из газет. Там же сообщалось, что Машину Александру Афанасьевичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

И встал Шурка в сквере перед нашей школой в коричневом мраморе. Встал и все смотрит в небо. Грустно так смотрит. Тяжел коричневый мрамор.

Рядом со школой совсем недавно появилась веселая изба с голубыми резными наличниками. Изба Кольки и Зойки.

У них двое детей, два мальчика.

Колька окончил школу механизаторов и работает на тракторе. В деревне его любят. Добрый он, отзывчивый. И усадьбы весной всем перепашет, и сено из лугов, и дрова из лесу привезет.