Капкан

Рэд едва заметно пританцовывала рядом, заглядывая ему под руки – это мешало. Он достал несколько луковиц и одну за другой кинул в её сторону. Рэд легко перехватила лук, хмыкнула, опуская на столешницу, закатала рукава до локтя и потянулась за ножом. В полном молчании под нежные звуки вальса каждый занимался своим делом. Сонни скосил взгляд, желая узнать, что всё-таки прячется под одеждой. Одно он понял ещё на той опушке: у Рэд либо что-то со спиной, либо ещё одна футболка или топ – второе менее вероятно. А вот с руками пока ничего не было понятно. Он незаметно постарался осмотреть запястья и предплечья: никаких шрамов, только на левой руке на толстой чёрной нитке подвеска в виде сцепленных между собой наручников. Интересно и необычно. Присмотрелся получше: на запястье под нитью угадывались очертания слова, буквы, складывающиеся в простое «Red», в этот раз правильно – через «е».

Сонни не любил татуировки. Хотя нет, он их искренне ненавидел, и скорее бы удавился, чем сделал бы себе хоть одну. Но ведь каждый волен самовыражаться так, как ему захочется. Убедившись, что больше никаких отличительных черт нет, Сонни подсолил воду и опустил в неё гриб, настроил огонь. Что-то никак не давало ему покоя. Он снова перевёл взгляд на руки Рэд: вот оно! Продолговатый, почти незаметный шрам на правой руке между безымянным пальцем и мизинцем, словно ножом полоснули. Откуда он? Всё может быть: случайно порезалась, когда готовила, задела рукой о что-то острое или просто неудачно упала в детстве. Но этот шрам всё равно казался ему странным, слишком уж ровный, будто сделанный нарочно. Сонни встряхнул головой, прогоняя непрошенные мысли. Мелодия замолкла и заиграл другой мотив.

– А это «Вальс №2 для джазовой сюиты» Шостаковича, его ещё называют «русским вальсом», а некоторые даже «утерянным вальсом». Знаешь почему? – Не дожидаясь ответа, Рэд продолжила рассказ: – На самом деле, с ним связано много слухов. Считается, что в тогдашнем СССР, когда только образовался государственный джазовый оркестр, его руководитель попросил трёх именитых композиторов сочинить что-то джазовое. Шостакович представил три пьесы, но ни одна не подходила по стилю. Тогда он переписал второй вальс, уже удачно. Однако. – Она быстро захлопала ресницами, сгоняя выступившие слезинки, ополоснула нож под водой и продолжила нарезать лук. – Первоначальная версия была утеряна во время Второй мировой, а уже известная всему миру прозвучала только спустя семнадцать лет.

Рэд закончила, отложила нож, промыла ладони и повернулась к Сонни, оперевшись поясницей о стол. Она хитро улыбнулась, замечая его заинтересованность:

– Другие слухи утверждают, будто вальс №2 – это следствие шутки композитора. Якобы он взял три известных русских вальса, кое-что изменил, позаимствовал у Штрауса и скомпоновал в единое целое.

Сонни даже не знал, как отреагировать. В принципе, ему было всё равно на историю звучащей мелодии, но с другой стороны… Интонации, мимика, лёгкая жестикуляция, сопровождающие рассказ, увлекали его. Кто бы мог подумать, что Рэд – хороший рассказчик, способный сделать даже скучные факты интересными. Раньше, наедине, на съёмочной площадке и даже во время отдыха с Патриком, она представала совершенно другой, не такой, как сейчас, и это завораживало.

– На самом деле, никто не уверен, что эта версия действительно принадлежит Шостаковичу, – закончила Рэд. Она склонила голову набок, наблюдая за его реакцией, фыркнула тихонько и улыбнулась. – Потанцуем?

– Я не… – Сонни осёкся. Сказать, что не умеет, он не мог – это ложь. По долгу «службы» ему разное приходилось делать: и танцевать, и петь.

Он не успел среагировать, Рэд просто обхватила его одной рукой за талию, второй перехватила левую ладонь своей и потянула в сторону от плиты и дальше, начиная вальсировать вглубь дома. Сонни даже запротестовать не смог, так поражён был этим внезапным проявлением властности. Как быстро она переключается с одного настроения на другое… Где этот выключатель? И пока он пытался сориентироваться, при этом интуитивно продолжая танец и следуя её направлениям, Рэд снова заговорила:

– Де Лирио хотела, чтобы этот вальс прозвучал в сцене, когда Освальд уличает главную героиню во лжи во время танца на празднике, говорит, что знает, кто она и что сделала. Помнишь этот момент в книге? – Сонни кивнул. – Но Юханссон наотрез отказался это делать, даже вычеркнул сцену из фильма. – Она скривилась.

– Но разве. – Сонни уличил момент и перехватил в танце инициативу, Рэд не воспротивилась. – Он не должен был это сделать до того, как сценарий передали актёрам? Ведь, когда мы его получили, этой сцены уже не было.