Но сейчас я наслаждаюсь наблюдения издалека. Любой стеклянный барьер разобьется если приложить достаточно сил. К тому же эти двое, рыжеволосая шлюха и пожилой Джон под ней, знают, что за ними наблюдают вуайеристы. И все же они понятия не имеют, что за стеклом сидит кто-то вроде меня.
Единственная причина, по которой я не убью их прямо сейчас, заключается в том, что эту ситуацию будет трудно уладить. Здесь слишком много свидетелей. В противном случае, я бы позволил им затрахать друг друга до смерти, пока я дрочил.
Но это идея для другого дня. Возможно, с Ремеди.
Когда в мой разум проникает осознания того, что рыжая — это не моя темноволосая Ремеди, мой член безвольно падает в моей руку. Я сжимаю головку до тех пор, пока мой член не набухает вновь, и чуть ли не становится фиолетовым. Затем я смотрю на шлюху, но вместо ее рыжих волос и черных глаз, я вижу Ремеди.
Зеленые глаза, полные яда.
Её грудь подёргивается по мере того, как я проталкиваю свой член глубже и глубже в неё, словно вертель в мясо. Ее пышные, загорелые бедра покраснели от моей крепкой хватки. Кружевные татуировки, раскинувшиеся по ее мокрой от пота груди, поблескивали на свету, спускаясь к ее мохнатой киске. Её глаза наливаются кровью, когда она напрягается, сильнее натягивая петлю на шее, желая большего от моего члена, зная, что чем быстрее она получит оргазм, тем быстрее все закончится.
Горечь наполняет мое горло, похоть овладевает мной. Мне нужно подождать, прежде чем я снова увижу Ремеди. Заставлю ее думать, что я не такой уж плохой. Что наша договоренность о том, чтобы она была моей куклой для траха заключается только в том, чтобы наблюдать за ней. Пока однажды я не заведу ее так сильно, что она будет умолять о большем.
Тогда то, я позволю ей взять вину за эти смерти, или убью ее.
Мой член дергается, игнорируя эту логику. В моем воображении тело Ремеди врезается в меня, когда она скачет на мне верхом, ее шея обмотана веревкой, кровь приливает к голове, окрашивая ее в такие красивые красные и фиолетовые оттенки. Я не могу перестать трахать себя.
Нож у ее горла. Пистолет у ее виска. Ее ногти вонзаются в мою плоть. Я владею ею, даже когда ее киска выжимает жизнь из моего члена, угрожая оторвать его.
Я застегиваю молнию на брюках, затем ухожу. Кладу сотню на стойку регистрации, прежде чем исчезнуть на парковке. Возвращение в Ки-Уэст займет несколько часов, но плюсы личного ассистента в том, что он всегда наготове.
Даже глубокой ночью.
— Я здесь. — кричит Кэш со второго этажа.
Я сглатываю, затем протираю, всё еще сонный, глаза. Несмотря на то, что уже за полночь, окна все еще открыты. По дому разносится легкий солоноватый аромат. Мимо проезжает машина, и всё же здесь тише, чем для обычной ночной жизни в Ки-Уэст.
Я заправила выбившиеся волосы за ухо, очевидно, что Кэшу наплевать на убийцу из Ки-Уэста. По крайней мере, когда мы вдвоем, угрозы меньше. Каждый шаг по лестнице потихоньку приводит меня в чувство.
Что я вообще здесь делаю? Он, наконец, собирается использовать меня как куклу для траха?
Он меня раздражает. Считает, что знает меня только потому, что до него дошли какие-то там слухи. Да, это правдивые слухи, но это никак не касается дела.
Наверху дверь в спальню все еще закрыта. Какая-то магнетическая сила притягивает меня к ней, маня в моем полубессознательном состоянии. Просто, черт возьми, открой ее. Мое сердце учащенно бьется, когда мои пальцы ложатся на ручку, рукоять холодная и гладкая. Она покачивается, но не сдвигается с места.
Он запер ее.
Я вытаскиваю шпильку для волос, сгибая ее в виде буквы "L", затем быстро разглаживаю другую заколку и снимаю резиновый наконечник. Я вставляю вторую булавку в замочную скважину, нахожу первую булавку…
Кэш откашливается, и я засовываю заколки в сумочку. Мне придется возобновить вскрытие замка позже. Я направляюсь к его кабинету, испытывая страх при каждом шаге. Это все равно что идти на плаху палача, где однажды он отрубит мне голову.
Встроенные лампочки освещают офис по углам. Офис на первом этаже оформлен как старинная, богатая личная библиотека, а этот оформлен в современном стиле. Белые стены с большими полотнами чистого черного цвета. Изогнутая черная мебель. Однако окна заклеены газетами, точно так же, как в его спальне. Почему он настаивает на том, чтобы держать некоторые окна открытыми, а другие полностью закрытыми?
Его глаза удерживают меня, обвиваясь вокруг меня, как цепь. И хотя я ненавижу то, как он смотрит на меня, словно он умирает с голоду, а я — кровавый бифштекс. Этот же голод бурлит внизу моего живота, когда его слова эхом отдаются в моей голове.
— У тебя другая прическа. — говорит он.