Капкан

— Это видео, на котором ты пытаешься убить меня в ту ночь.

Я моргаю. Он серьезно?

— Это единственная копия? — спрашиваю я.

— Да.

Я пристально смотрю на него, но он больше ничего не говорит.

Что он пытается доказать?

Никто из нас больше не произносит ни слова, даже когда он высаживает меня у моего съемного дома. Я остаюсь на крыльце, наблюдая за его темно-серой, импортной, спортивной машиной, пока она не исчезает из виду.

У меня пересыхает в горле, и мне трудно глотать, но я больше не понимаю, что мне с ним делать. Может быть, мне нужно подойти к этому по-другому. Может быть, убить его это не совсем правильный поступок. Может быть, я даже не должна его шантажировать.

В его поместье повсюду установлены камеры. Я могу раздобыть записи наших сексуальных контактов и использовать их, чтобы разрушить его репутацию. Это даже не будет так уж плохо, потому что это будет правдой. Я просто должна сделать это, пока не передумала, как в случае с его напитком.

Но внутри я не знаю, сделаю ли я что-нибудь. Может быть, я больше не хочу уничтожать его.

На следующий день Кэш оставляет меня одну в поместье, пока бегает по работе, что для него хорошо.

С каждым днем он все больше и больше выезжает из поместья. Но я не могу избавиться от неприятного ощущения в животе, которое кричит, что это проверка.

Он знает, что флешка теперь у меня. Это почти как если бы он давал мне шанс пойти в полицию. Но я не иду. Вместо этого я убеждаюсь, что моя личная камера все еще работает в его офисе, затем проверяю, могу ли я получить доступ к его компьютерам, но ни одна из моих попыток ввести пароль не срабатывает.

После этого я выполняю свои задачи на день: перепроверяю одну из его заявок, выставляю счет подрядчику за некоторые работы по утеплению и отвожу Бонс к ветеринару на осмотр. Когда у меня выдается несколько свободных секунд, я проверяю спальню наверху слева, но дверь по-прежнему заперта.

Я сгибаю свои заколки для волос, пока у меня не получаются отмычка и рычаг, но я не могу разобраться с фиксирующими штифтами. Я не уверена, смогу ли это сделать.

Или Кэш каким-то образом заблокировал этот замок, или я сдаюсь слишком рано, потому что уважаю его. Вместо этого я опускаюсь на колени, резко вдыхая от боли в ободранных коленях, затем ложусь на землю, прижимаясь носом к маленькой щели под дверью. Но я ничего не вижу, не чувствую и не слышу.

Там ничего нет, как и на бесстрастном лице Кэша. Прямо перед обедом Дженна просит зайти в гастроном в перерыве между нашими заданиями, и я так взволнована, что отправляю ей цепочку смайликов, чтобы сказать «да!»

Когда я вижу ее, она выглядит лучше, чем в последнее время, может быть, в последние несколько месяцев. Ее кожа сияет свежим загаром, а губы яркие и глянцевые. В ее походке чувствуется пружинистость. Она тоже улыбается.

— Я скучала по тебе! — говорю я.

— Я тоже скучала по тебе! — говорит она. — Я скучала по миру.

Она машет мужчине в фартуке за прилавком. Он кивает нам.

— Как ты думаешь, он скучал по нам? — шепчет она и я смеюсь.

После того, как мы берем наши обычные бутерброды и усаживаемся за единственный, шаткий, металлический столик снаружи, я поправляю брюки. Ткань продолжает задевать мои колени, раздражая раны. Я пытаюсь устроиться поудобнее, но это трудно. Откусывая кусочек своего панини я вытираю рот.

— Значит, тебе нравится новое задание? — спрашиваю я.

— Она королева. — говорит Дженна. — Работать на женщину, это совсем другое дело. Терпеть не могу работать на мужчин.

— Я тоже. — автоматически отвечаю я.

И, возможно, со всеми остальными это правда. Но с Кэшом все по-другому.

— Как дела? — спрашивает она, наклоняя голову.

Я запихиваю в свой сэндвич расплавленную моцареллу.

— Все в порядке. — говорю я, пытаясь вести себя так, словно это ничего не значит. — Кэш, просто еще один босс-мужчина. Ты же знаешь, какие они.

— Кэш? — выдыхает она. — Он позволяет тебе называть его "Кэш"?

Я пожимаю плечи.

— И что?

— Он заставил меня называть его "мистер Уинстон".

Я поджимаю губы, уставившись на свою еду. Не удивлюсь, если он использует свое имя и должность, чтобы манипулировать людьми. Он такой.

— Он повел себя странно, когда я попыталась назвать его "мистер Уинстон". — говорю я.

— Он тебе что-нибудь сделал?

Я качаю головой, и чуть не выпаливаю: "Конечно, нет", но останавливаю себя.

Затем я поправляю черный шарф на шее, прикрывая синяки. Это выглядит нелепо, и по тому, как блеснули глаза Дженны, когда мы только приехали, я знаю, что она тоже это заметила.

Она вздыхает.

— Слава богу. — говорит она. — Я бы умерла от чувства вины, если бы он это сделал.

Я втягиваю воздух. Увядшая руккола выпирает из моего панини, как маленькие ручки, тянущиеся за спасательным кругом.

Что мне делать?

Должна ли я сказать Дженне, что трахаюсь с ним по собственному желанию? Или мне сказать ей, что трахаюсь с ним только из-за возможности шантажа? А может мне подождать, пока все не закончится и он окончательно не разорится, не окажется в тюрьме или не умрет?

Что, если этого никогда не произойдет?