Капкан для белой вороны

Чего не скажешь о Лешке и Петре Петровиче, которые под весь этот тарарам неторопливо тянули водку, хрустя невесть откуда взявшимися солеными огурцами.

– Женщина – это загадка! – изрекал Сидоров и поднимал указательный палец, словно грозил кому-то невидимому.

– Да уж, – кивал головой Лешка. Его правая щека была заклеена пластырем, левый глаз украшал огромный синяк.

Однако, их внешне благопристойный вид оказался фикцией. Когда Лешка попытался подняться мне на встречу, сила тяготения неумолимо вернула его на стул.

– Настенька, – пробормотал он и бессильно уронил голову на стол. Через секунду мы уже слышали его умиротворенный храп.

– А мы тут это… так сказать, позволили себе по маленькой, – попытался объясниться со мной сосед. Но даже самые простые речевые конструкции давались ему с большим трудом.

Санька, в очередной раз схватив чайник, попыталась пристроить его на плиту и если бы я ей не напомнила в последний момент, что чайник электрический, она бы его не сомневаясь, спалила на открытом огне.

– Дурдом, – устало выдохнула я и села на пол, у холодильника. Похоже, он единственный в этом доме сохранял невозмутимость, мирно рокотал пустыми недрами и не проявлял никаких эмоций.

Дверь стремительно распахнулась и в комнату ввалилось семейство Петуховых, почти что в полном составе. Аннушка, Петька, двое старшеньких и сонная, а потому недовольная такса. За их плотно сомкнутыми спинами маячила Лизавета.

– Может быть, ты мне объяснишь, а? – обратилась я к ней. Лизавета к счастью была трезвой. Минут за пять они с Петуховыми перенесли пьяного Лешку в спальню, Петра Петровича домой, а Саньке помогли наконец заварить чай и чуть не силой усадили ее в дальний угол. Не такой уж и пьяной она оказалась, просто взвинчена до предела.

Сидя на чисто прибранной кухне, за столом, ломившемся от Аннушкиной выпечки, мы с Лизаветой ставили последние точки над «и». Как умирающая от любопытства Аннушка не упиралась, Петька ее увел.

– Ну наконец то, думала уж никогда сегодняшний день не кончится, – с облегчением вздохнула Лизавета.

Притихшая Рита, до сих пор не проронившая и звука, вдруг тоже подала голос с карниза:

– О-хо-хо, – по стариковски посетовала она, – о-хо-хо…

Повозилась, устраиваясь удобнее и задремала, а сверху на пол меленно спланировал небольшой, порядком помятый лист бумаги.

«Настя, я все узнал. Объясню позже. Оставайся дома, а мы с ребятами займемся делами. Никому не открывай, никуда не выходи. Григорий», – было написано на клочке, вырванным из моей телефонной книги.

– Зря ты так, – устало сказала я Рите, – наделала переполоху.

– Не говорит, Насть, – с готовностью подхватила Лизавета, – такие страсти, это ж подумать.

– Только не говори мне, что она тебе тоже не нравилась.

– Лариса то? А кому еще? – встрепенулась Лизон.

– Никому, – буркнула я, – никому не нравилась, одной мне нравилась. Потому что я дура. Мне все нравятся. Меня вокруг пальца обвести проще простого. Лиз, ну скажи мне, наконец, что это было?

* * *

– В двух словах то и не расскажешь, – начала Лизавета, – да я не все и знаю пока. В общем, ты как ушла, я стала Александре названивать. Все-таки сомневалась, что ты так легко этого бугая могла уложить. Думаю, отойдет от удара, вернется в сознание, мало там никому не покажется. Звоню, значит Александре, а та у соседки твоей сидит, у Нюрочки. Как уж она грохот весь не услышала, но сидит и в ус не дует. В общем, говорю ей, чтобы значит так пока там и сидела. А сама тебя жду. А тебя то и нет. Нет и нет. И телефон молчит. Ну ты понимаешь, что тут со мной сделалось. Просто думаю, какая то ужасная мистика – все пропадают. Все, как есть подчистую. Кто куда не уйдет, непременно с концами. Ты извини, конечно, за выражение. И тут Санька мне перезванивает. И орет в трубку как оглашенная. Не удержалась она, значит, пошла посмотреть. Ну и Петуховы с ней за компанию. Возникла драка. Бизнесмен то наш, по голове стукнутый, пришел в себя и принялся в очень как они говорят крайней форме, выяснять у Александры детали.

Но толком так ничего и не выяснил. Убежал, не солоно хлебавши. Александра собралась было уже в милицию звонить, а тут Гришка объявляется. Звонит на домашний телефон и застает ее. А тебя, значит, не застает. По этому поводу сказал он Саньке в категорических выражениях все, что думает. Тут и началось главное.

Лизавета перевела дух, отхлебнула из чашки остывшего чая и продолжила. С ее слов выходило, что Гришка, внимательно изучив фотоальбом Алексея, понял, кто устроил нам красивую жизнь. А помогла ему в этом база адресов подмосковных дачных кооперативов. Кооператив Генриха, как оказалось, расположен буквально в двух шагах от садоводческого товарищества «Витязь», где построил дачу Красинский. Продолжая тянуть за эту ниточку, Гришка вытянул подробности про семью Генриха. Велико же было его удивление, когда спешно вороша его досье, он увидел, кто числится в его женах. А числилась, ни много не мало, Лешкина подруга Лариса. Официальная ее фамилия – Крысанова. Соболевой ни мне, ни Алексею она никогда не представлялась.