– Ничего подобного, – с достоинством отозвался рыжий, демонстративно уколовшись в очередной раз. – Вчера – это другое! Это, брат, порыв страсти, неожиданный всплеск, роковое стечение обстоятельств! А тут, понимаешь, все серьезно.
– Ах, серьезно? – ухмыляясь, переспросил Ивар. – Ну тогда другое дело, конечно. Но на всякий случай (а то вдруг ты забудешься) я тебя все-таки предупрежу: это личная горничная моей жены, и Нэрис к ней очень привязана. И если опять надумаешь нашкодить и сбежать – даже не надейся. Женю без сострадания, сразу говорю.
– Ивар, креста на тебе нет!
– На мне есть. А ты когда-нибудь все-таки доиграешься, – по-дружески предостерег товарищ. – Так что аккуратнее.
– Не учи ученого! – подмигнул ловелас, поднимаясь, и с выражением крайнего смущения на безупречно честном веснушчатом лице направился в сторону ручья. Само собой, «вынужденно» просить о помощи наивную Бесс. Ну что за прохвост! Но обаятельный. Очень вероятно, что все брошенные легкомысленным волынщиком дамы не слишком-то на него и сердятся. Уж о том, чтобы оставить после себя волнующие воспоминания и исчезнуть красиво, напоследок уверив бывший объект поклонения в ее исключительности, хитрюга Томас всегда заботился. Умно – и от утомительного выяснения отношений спасает, и на будущее пригодится, случись еще когда встретиться! Лорд Мак-Лайон покосился краем глаза на бессовестного волынщика, который, развалившись на травке, уже что-то увлеченно рассказывал разрумянившейся Бесс. В руках у девушки мелькала иголка. «Ну каков прохвост! – с невольным восхищением снова подумал Ивар. – Интересно, он когда-нибудь успокоится или так и будет до седой старости за каждой смазливой девицей волочиться? Женить бы его, поганца, да толку? Все одно не поможет…»
– Эх! – будто услышав его мысли, согласно вздохнул Творимир, покосился на Тома и махнул рукой.
Командир кивнул:
– И не говори…
Норманн Ульф Тихоня оторвался от своего занятия – он прилежно начищал меч – и проводил недовольным взглядом спину рыжеволосого шотландца, который, насвистывая себе под нос, вразвалочку направлялся к перелеску. Причина недовольства Тихони заключалась вовсе не в том, что Томас ему не нравился. А в том, что ему нравилась веселая пышечка Бесс, но очарованию волынщика простому норманнскому воину противопоставить было, увы, нечего. Он не то что песни слагать, он и говорить-то складно не очень умел. Вот то ли дело в бою или там еще где, где силу есть куда приложить! Тут он был не из последних! Да только разве ж этим приличную девушку пленишь? Это тебе не веселые девицы в портовых кабаках! Такие, как Бесс, – они больше стишки чувствительные предпочитают и внешность романтическую. Тихоня кинул пристрастный взгляд на свое отражение в узкой полоске полированной стали и окончательно упал духом. Куда там! Вояка в шрамах с гривой нечесаной, еще и в летах. Сплошное расстройство.
Норманн вздохнул, украдкой оглянулся на задернутый полог шатра, где мирно спали девушки, и снова взялся за чистку оружия. Эх, кабы он умел так складно песнь сложить или мелодию какую печальную изобразить на лютне! Вот тогда бы этому рыжему до него далеко было! Ведь если на физиономию его смазливую не отвлекаться, да на образованность (тоже еще, достижение!), да на манеры – что останется? Гол как сокол, даром что в отряде при почете как волынщик! Еще и до женщин падкий, это Ульф еще вчера приметил. А он, Тихоня, мужик солидный, без ветру в голове, и при деньгах – ума хватило не промотать нажитое по кабакам. В их деревне любая бы с охотой за него пошла! Только не надо ему любую. Запала смешливая хохотушка старому вояке в сердце с той самой минуты, как он ее впервые увидел – и что с этим прикажете делать? Может, тоже стих сложить? А что, раз уж они ей так по душе, стишки эти да песенки? Ульф замер с мечом в руке. Идея, по его мнению, была неплохая. Только вот… Как бы это сделать? Способностей в плане стихоплетства у него отродясь не было, да и несолидно как-то: суровый воин, и тут нате вам – ударила моча в голову! Свои же на смех поднимут.
– Эй, Тихоня, ты чего тут сидишь? – раздалось у него за спиной.
Ульф поторопился стереть с лица несвойственную ему задумчивость и обернулся:
– Чего-чего… Дежурю, чай, не видишь?
– Так сменяться пора давно! – усмехнулся невысокий сухопарый норманн по прозвищу Жила и с намеком кивнул на шатер: – Да и зазноба твоя уже давно седьмой сон видит.
– Какая еще зазноба? – насупился Ульф, поднимаясь и пряча меч в ножны. – Где поставили, там и стоял. Ты как брякнешь, право слово! Меня сменить пришел?
– Нет, бессонница мучает! – хмыкнул Жила, от которого не укрылось замешательство товарища. – Само собой, моя очередь в караул. Иди отдыхай.