Капкан для медвежатника

– Боже упаси! – Голос в трубке, казалось, совершенно искренне недоумевал. – Какой же это может быть шантаж! Вот, скажем, если бы за отказ оказать мне известную вам услугу директору Департамента полиции были бы представлены фотографические карточки вашего, мягко говоря, веселого времяпровождения в нумерах «Пассажа» с одной известной дамой, которая, кстати, замужем за очень влиятельным лицом, то это – да, это бы был шантаж. – Внутри груди у Аристова неприятно ворохнулось. – А так покуда идет разговор двух деловых людей, которые вполне могут мирно и без всяческих неприятных эксцессов полюбовно договориться о...

– Мне с вами не о чем договариваться, – отрезал, перебив абонента, Аристов и нажал на рычажок аппарата.

А буквально через час секретарь принес плотно запечатанный пакет, в котором содержались несколько фотографических карточек. Две из них не представляли никакого компрометажного интереса. Ну, подумаешь, начальник Московского сыска посещает нумера скандально известного «Пассажа». Так это только в интересах службы!

Однако следующие фотографические карточки заставили Аристова вспотеть: они содержали известную фривольность, а один из снимков был крайне опасен для огласки, потому как на коленях Григория Васильевича сидела и улыбалась в объектив совершенно нагая супруга этого самого влиятельного лица, которое запросто могло стереть Григория Васильевича в порошок. Да и сам бригадный генерал Аристов находился без штанов, и мундир его был надет прямо на голые плечи. Попади такой снимочек по назначению, и тогда все! Конец карьере, чинам, благорасположению начальства, – всему тому, что было заслуженно заработано десятилетиями доблестной службы...

Григорий Васильевич понимал, что Неизвестный шутить не собирается, и вынужден был предоставить Парамону Мироновичу возможность сбежать, чем хитровский туз без промедления и воспользовался. Но вот карточки...

Словом, Аристов оказался на крючке у этого Неизвестного.

А потом они познакомились очным образом. Григорий Васильевич, лишившись на какое-то время своей должности, даже проводил Родионова с супругой в Париж. И посоветовал в Россию больше не возвращаться. Чего, конечно, Савелий не исполнил.

Там, в этих Европах, дела-то настоящего не встретишь, да и скукотища смертная...

* * *

Семен Арнольдович Скрипицын был более многословен и наговорил в зале судебных заседаний столько всякого-разного, что к окончанию его речи у присяжных заседателей в голове слегка помутилось, а зал заседаний вместе с публикой как бы погрузился в густой туман...

Семен Арнольдович не отрицал, что его подзащитный вошел в Императорский Промышленный банк в «нерабочее» время. Не отрицал он и того, что саквояж, найденный на месте происшествия, принадлежит господину Родионову. Ну что делать, ежели его подзащитный все время носит его с собой?! Как, положим, иные носят с собой наручные часы. Ну, привычка такая! Что же до «места происшествия», то он, Семен Арнольдович Скрипицын, сознательно не называет его «местом преступления» оттого, что, в общем-то, никакого преступления и не было.

– «Как это не было»? – спросите вы, господа, – защитник подошел совсем близко к скамьям присяжных заседателей, – когда дверца сейфа была распахнута настежь, и кроме моего подзащитного в комнате более никого не было. «А так», – отвечу я, потому что убежден, что дверцу эту открыли еще до появления моего подзащитного в кабинете господина управляющего Императорским Промышленным банком. Поэтому, господа присяжные заседатели, и не нашли у господина Родионова никаких документов. Ибо их он не крал. И передать бумаги он никому не мог, потому что с ним никого не было: он пришел в банк один. Видел ли кто его так называемых подельников? Нет, не видел. Почему же обвинитель смеет утверждать, что он передал бумаги из сейфа «подельнику или подельникам»? – Арнольдыч покачал головой и воззрился на присяжных. – Я, к примеру, утверждаю, что не было никаких подельников, господа присяжные заседатели. И бумаг в сейфе тоже не было никаких. «Зачем же он пришел в банк»? – спросите вы. И я отвечу: «Из любопытства». Простого, господа, ребячьего любопытства, потому как детства у моего подзащитного, по сути, не было. И то, что он недополучил в детские годы, он вынужден получать сейчас, даже независимо от собственного желания. Кхм, кхм... Просто природа души и тела стремится к своеобразному равновесию и восполняет то, что не было получено ранее. Так уж, господа, устроен человек...

Скрипицын сделал паузу, дабы присяжные переварили только что им сказанное, и продолжил: