Капкан для принцессы

– Ну, расскажи толком – что за страх?

– Придется с самого начала. – Лариса сделала большой глоток, положила подбородок на кулак и продолжила: – Я раньше в очень хорошем кафе работала, на Петроградской. Ашот, хозяин, так кофе варил – пальчики оближешь! Он меня и научил. Но, сама понимаешь, – хозяин, он и есть хозяин, с ним не поспоришь, приходилось с ним и это самое… Ну ты понимаешь. Но он мужик был неплохой, ласковый, всегда подарки хорошие делал… Короче, зашел к нам как-то Антон… Ну тут со мной и случилась болезнь эта самая. Голова не работает, ноги слабые, в общем, поплыла… Ну да ты знаешь.

Лола кивнула и отпила из стакана.

– Короче, я с ним ушла, а Ашот обиделся. Пришлось мне место новое искать. Хорошо, устроилась в Союз художников. Люди вежливые, обходительные, меня ценили, я ведь правда у Ашота очень хорошо кофе варить научилась. Да и порядок у меня был, цветочки всегда… Ну с Антоном, конечно, жизнь нервная, бабы на нем так и виснут, что ни день – то новая…

Лола печально кивнула, и Лариса, минутку помолчав, продолжила:

– А тут он по работе своей в Германию укатил, сперва и меня обещал взять, да обманул, конечно. И привез он оттуда стерву эту немецкую, Монику… Ну, это я тебе скажу, фашистка, другого слова не подберешь! Чуть что – в морду! Ну я понимаю там в волосы вцепиться, ногти в ход пустить – бывает, я и сама могу, но эта сволочь всякие, блин, единоборства знала, так меня пару раз так отметелила – пришлось дома отлеживаться, встать не могла… И главное, поженились они с этой гестаповкой! Он-то, Антон, все твердил: такие, говорит, как я, не женятся! А как подцепил богатую, сразу женился… у нее папаша какой-то там миллионер настоящий… Да ты же это лучше меня знаешь!

Лола кивнула, и Лариса продолжила свой рассказ:

– Я, конечно, держусь в сторонке, а только мне худо, как будто на игле сидела и дозы не достать. Маюсь, маюсь, и вдруг Антон сам звонит – так и так, разбилась моя Моника вдребезги, приезжай меня пожалеть… Ну не козел ли? Какая бы она ни была, но все-таки жена, и померла только что, да еще как страшно, а он тут же другой бабе звонит, чтобы приехала и пожалела… Пожалела! Сама понимаешь, у него на все про все одна жалость – в койку! А я-то, дура, и рада – соскучилась… И снова все пошло по заведенному. Расследование, конечно, было смерти этой Моники, да только все чисто оказалось – действительно, ехала одна, поддатая сильно была, вот и врезалась в дерево! Небось привыкла там у себя в Германии по хорошим дорогам ездить, сука! – Лариса перевела дух, выпила еще и продолжила: – Кремировали ее, и тут вдруг приезжают из Германии папашины представители. Антон перепугался, потому что в нашей милиции не то чтобы прямо говорили, что это он к смерти богатой жены ручку приложил, но косо посматривали. И тут вдруг немцы приперлись, как оказалось – денежные вопросы решать. Папаша-то Моникин не промах оказался, и когда дочка в Россию лыжи навострила, он ее жизнь на всякий пожарный случай застраховал. На два миллиона!

– Ни фига себе! – без удивления констатировала Лола, она и так это знала.

– Вот именно. И, естественно, папочка от большого горя захотел эти денежки получить. Значит, приезжают двое хмырей немецких, трясут перед Антошей бумагами и рассказывают о страховке. Этот дурень не знает, что делать, – радоваться или от страха трястись, потому как на него теперь точно убийство повесят, если докажут, конечно. И тут немцы ему вежливо сообщают, что он может отдохнуть от мысли о деньгах, потому что ничего ему с той страховки не причитается. Бумагами трясут, контракты какие-то подсовывают. Антон, знаешь, хоть и полный дурак, но по-немецки понимает, от Моники своей научился. Просмотрел он бумаги и послал этих немцев подальше. Знать, говорит, вас всех не желаю, и передайте тестю моему бывшему, что жизнь с его дочерью я вспоминаю как страшный сон.

А мне еще похлеще сказал: все, говорит, вы стервы, и больше никогда в жизни не женюсь, лучше удавлюсь!

– Интересно, а ты-то при чем! – возмутилась Лола.

– Я ему тоже так сказала, и еще много всего, в общем, поругались мы, и я решила характер выдержать, тем более что у него на работе одна такая… стала на Антошу вешаться.

– Брюнетка, Викой звать? – небрежно спросила Лола.

– Точно, – Лариса не удивилась Лолиной осведомленности, просто кивнула, потом снова заговорила: – Только немножко времени прошло, недели три, может, месяц, и я на работе у себя, в Союзе этом, зашла наверх, на выставку – там девица одна мне свитер хороший обещала, ну и вдруг смотрю – фотография висит, а на ней немка эта, Моника… хоть лица не видно, но я ее сразу узнала – и фигура, и космы ее рыжие, и главное – у нее родимое пятно такое, вот тут, – Лариса ткнула пальцем Лоле в плечо, – вроде как звездочка четырехконечная…

– Ты-то откуда про это пятно знала?