Капкан для призрака

— Теперь уже никто не пользуется павильоном для переодевания. Когда у меня гости, они переодеваются прямо в доме. Но из павильончика мы спускаемся в воду, а с маленькой веранды смотрим на море и иногда внутри пьем чай. А когда павильончик занят, мы поднимаем особый флаг.

— У вас бывает много гостей, миссис?

— Нет. Разве я не сказала вам, что люблю одиночество? У меня бывают только доктор Гарт и… мистер Хэл Ормистон. — Бетти помолчала. — А почему вы об этом спрашиваете? Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Нет, нет. Просто я надеюсь, что вы примете мой добрый совет. Постарайтесь сохранить ясную голову, когда пойдете купаться одна.

— Что вы имеете в виду?

Снаружи на песчаной дорожке послышались шаги.

— Кэб прибыл, инспектор, — доложил констебль.

Каждое слово, каждый оттенок голоса — все еще было живо в памяти Гарта. Вся эта сцена непрестанно была у него перед глазами, когда вечером следующего дня он шел по приморской набережной в Фэрфилде и ветер теребил его шляпу.

Он так углубился в воспоминания, что едва не споткнулся о ступеньки Королевского аквариума, гладкие стены и чеканные металлические украшения которого завершали набережную. Море лежало справа. Для того чтобы вернуться на дорогу, идущую дальше вдоль моря, Гарт должен был обойти аквариум слева, а потом снова идти прямо по Севастополь-авеню до границы Фэрфилда, где все заасфальтированные дорожки переходят в проселочную дорогу, вьющуюся вдоль берега моря.

Здесь во впадине между кентскими скалами, от Банча на севере до Равенспорта на юге, простирался на расстояние почти в пять миль пляж. Равенспорт, когда-то маленький, но оживленный порт, уже в середине века впал в летаргию; в нем сохранилось только несколько живописных достопримечательностей и два из лучших трактиров в Англии.

На околице Фэрфилда Гарт миновал гостиницу «Олень и перчатка». Он постоянно снимал здесь номер. Однако на этот раз он оставил автомобиль в Лондоне и приехал поездом. В гостиницу заходить не стал. Еще десять минут быстрой ходьбы, и он у домика Бетти в пустынной местности.

А потом?..

Он был настроен решительно.

«Есть один вопрос, настолько очевидный, что вчера вечером каждый забыл задать его тебе. И потом, поскольку речь идет о шантаже, это, может быть, вообще самый важный вопрос».

Часы на церкви Фэрфилда над уродливыми домиками, стоящими на террасах позади, пробили без четверти шесть.

Однако у него так и не нашлось возможности задать Бетти этот важный вопрос. Когда спустя десять минут он добрался до поворота дороги и увидел домик Бетти, в голове его уже были другие мысли.

Эту виллу лишь по многолетней привычке неправильно называли домиком. На самом деле это было солидное кирпичное здание, довольно длинное и невысокое, с красной черепичной крышей. Оно стояло возле самой дороги — за низкой стеной и весьма высокой вечнозеленой живой изгородью. Пляж, который был виден как с северного, так и с южного конца участка, тянулся за домом под склоном, покрытым сухой травой. Справа на участке была велосипедная дорожка — Бетти с удовольствием ездила на велосипеде, хотя опытной велосипедисткой не была, — ее узкая колея вела от дороги через луг вниз к пляжу.

А перед домиком, словно желая напугать Гарта, стоял его собственный автомобиль.

Гарт остановился и уставился на него.

Автомобиль стоял, развернувшись капотом к Фэрфилду. Его мотор, работающий на низких оборотах, гудел и постукивал в мертвой тишине. Некоторые фирмы уже начали конструировать автомобили с защитным стеклом и с намеком на что-то вроде крыши против пыли, однако у «паккарда» не было ни того, ни другого. На кожаных сиденьях лежал толстый слой пыли, и кто-то бросил на них полотняный плащ, пару перчаток с высокими крагами и кепи со зловеще выглядевшим слюдяным защитным козырьком.

— Привет, дядюшка, — раздался самоуверенный голос. — Добрый день, дядюшка. Разве сегодня не добрый, приятный день, а?

Мотор по-прежнему стучал.

По дорожке от домика Бетти шел к деревянной калитке в живой изгороди мистер Генри Ормистон, худощавый молодой человек с бледной кожей; нос у него торчал вверх, очевидно, чтобы уравновесить выдающийся вперед подбородок. Канотье на затылке, узкие брюки из белой фланели. Руки он держал в карманах пиджачка в красную и белую полоску.

— Ты что-то задумчиво выглядишь, дядюшка. Над чем-то задумался?

— Честно говоря, я действительно задумался. Я размышляю над тем, есть ли в нашем языке более гадкое слово, чем «дядюшка», пусть даже им пользуются в качестве уменьшительного вместо «дядя» или еще как-то иначе.

— Мне кажется, что ты считаешь гадким также многое другое, дядюшка.

— В таком случае тебя можно привести в качестве примера. Что ты здесь делаешь?

— Мой дорогой дядюшка, — спокойно сказал Хэл, — тебе не стоит насмехаться надо мной и играть передо мной роль важного господина доктора. Мне это не импонирует, да и тебе это ни к чему. Я уж не говорю о том, что с твоей стороны попросту некрасиво делать такие замечания в мой адрес.

— Я спросил, что ты здесь делаешь.