Капкан для призрака

Петрусенко долго размышлял: посвящать в свои догадки и дальнейшие планы комиссара Эккеля? Думал об этом в поезде, возвращаясь в Баден-Баден, думал, прохаживаясь после обеда по аллеям пансионата. И решил: пока не стоˆит! Конечно, комиссар – это местная полицейская власть, скрывать от нее факты преступления – тоже своего рода преступление закона. Сам Петрусенко относился к полицейской службе с большим уважением. И все же решил до поры до времени промолчать. Дотошность и рвение немецких полицейских чиновников он хорошо знал. А сейчас главное – не спугнуть фальшивомонетчиков, взять их тепленькими, прямо на месте преступления! Но еще важнее – не упустить главаря. Тем людям, в замке, легко будет скрыться в горах, в густых лесах – стоит лишь почуять опасность! Но лже-Замятину уловить эту опасность еще легче, поскольку сам он неизвестен, невидим – и настороже! Скроется, исчезнет, растворится – как уже было раньше… Нет, действовать придется очень осторожно, и скорее всего – самому. Полицию он подключит на последнем этапе. Пусть комиссару Эккелю станут утешением лавры победителя! Поймать неуловимых фальшивомонетчиков – это ли не настоящая слава!

Вечером в пансионат пришел крестьянин Курт Пфайер – отец Греты. Теперь, когда девушка вновь начала работать, ее постоянно приходили встречать или братья, или сам отец. Иногда, правда, за девушкой заезжали соседи по деревне, работающие в городе возчиками. Сама она боялась возвращаться в сумерках той страшной для нее дорогой. Когда-нибудь этот страх пройдет, думал Викентий Павлович, но случится это еще не скоро… Грета была бледна и печальна – о Гансе не было никаких известий. Девушка, как и все вокруг, считала, что он скрывается, потому что, защищая ее, убил мерзавца Лапидарова. У Викентия Павловича, знающего, что происходило на самом деле, были на этот счет свои соображения. Но он не посвящал в них никого, кроме жены. Люсе же сказал, о чем думает:

– Лапидарова Ганс не убивал, но ведь он ушел с работы неожиданно и именно в близкое к нападению время. А потом исчез… Думаю, все это было подстроено. А раз так – парню угрожает опасность. Если он вообще жив…

– Где же он в таком случае может быть? – испуганно спросила Люся.

– Есть у меня соображение… Если жив – только в замке!

…Увидев отца Греты, Викентий Павлович подошел к нему.

– Господин Пфайер, у меня к вам просьба. У вас, наверное, есть упряжная лошадь и телега? Я так и думал! Сдайте мне их в аренду – ненадолго, дня на два-три. Думаю, за это время я управлюсь… И так, чтоб без особой огласки.

Крестьянин знал от дочери, что этот постоялец пансионата – русский полицейский и что он сотрудничает с местной полицией, расследует то дело, которое связано и с нападением на Грету. Немного подумав, он кивнул головой.

– Вот и хорошо, – обрадовался Петрусенко. – Завтра утром я приду к вам в деревню, там все окончательно решим!

Рано утром Викентий Павлович пришел на кухню, когда Анастасия Алексеевна и Грета еще только готовили завтрак для постояльцев. Он попросил что-нибудь по-быстрому перекусить, и пока ел, расспросил Грету, как найти их дом. Ему хотелось прогуляться пешком – день начался чудесно, обещал быть теплым, солнечным. Но время поджимало, потому он нанял экипаж и поехал в деревню Лиденбах. Отец Греты уже поджидал его, кивнул двум сыновьям-подросткам, и те вывели из конюшни небольшую бочкообразную лошадку, умело запрягли ее в телегу. Викентий Павлович еще вчера отметил, что Курт Пфайер приблизительно его роста и комплекции.

– Герр Пфайер, – попросил он с улыбкой, – если я сяду на эту телегу вот в этой одежде, – показал на свой летний светлый парусиновый костюм, – как вы думаете: я буду привлекать к себе внимание?

– О да! – Крестьянин тоже улыбнулся.

– Вот видите! А мне нужно быть как можно незаметнее… Я должен превратиться в вас – образно говоря! Потому попрошу арендовать мне вместе с телегою, лошадью еще и что-то из вашей одежды.

Курт Пфайер кивнул понимающе и пригласил русского господина в дом. Минут через пятнадцать Петрусенко появился полностью преображенный: просторные брюки, заправленные в сапоги, куртка без рукавов на кожаной шнуровке, рубаха ручной работы, шляпа… Немецкий бюргер, да и только! Он попросил еще положить на телегу мешок с нетяжелым грузом, запрыгнул, свесив через борт ноги, и дернул вожжи. Лошадка спокойно потрусила по деревенской улице…

Поехал Петрусенко не в сторону города: за деревней свернул еще на одну грунтовую дорогу, а уже по ней выехал к предгорьям, на дорогу, которая, закручиваясь серпантиновой лентой, поднималась вверх. Именно она огибала тот холм, по которому спускалась незаметная тропа от стены замка Альтеринг. Если, конечно, Петрусенко и Ермошин не ошиблись в своих расчетах. Викентий Павлович очень надеялся, что они не ошиблись!