– Димка, может, бросишь эту профессию? Охранником лучше иди куда-нибудь, – уныло пробормотал Мишка, вытаскивая из Спеца третью пулю, на этот раз – из правого бедра. Спец тихо выл от боли, вцепившись зубами в подушку. Помимо физических страданий, омерзительно было, что заказ сорван. Обе мишени, несомненно, уже в СИЗО. Ахмед, может, и сумеет туда проникнуть, но уже без него, Спеца. Конечно, можно сослаться на огромный перевес противника, трёх убитых ментов, о которых сообщили по телевидению, собственные ранения, свидетельствующие об усердии, но что толку? На то он и Спец, чтобы переигрывать какого угодно противника и не замечать даже тяжёлые ранения. Супермен, Терминатор. А вон как облажался Терминатор…
Но вот Мишка начал делать свои пассы, и боль стала понемногу уходить. Несколько дней отлежаться – и снова на дело. А до тех пор продумать, наконец, в чём причина неудач и как действовать дальше.
Судя по всему, Кароль жив. Его, правда, не было у дома Парфёнова, но чёткость и продуманность действий милиции косвенно указывают, что планирование операций ведётся не хилым умишком майора из МУРа. А раз так, нужно придумать нечто такое, что заставит Кароля выйти из тени. Нападение на Татьяну вряд ли удастся повторить: она уже учёная, будет осторожничать. Думай, Спец, думай, изобретай, ты же Спец…
Один за другим три гроба опущены в могилы и засыпаны мёрзлой землёй. Церемония похорон окончена. Теперь майор может, наконец, стать просто человеком – Олегом Зелинским, для которого сегодня не просто похороны боевых товарищей, но и напоминание о крови, пролитой ими по его недосмотру.
Лебедев стоял рядом, а Кароль в больших тёмных очках – неподалёку, словно посторонний, по какой-то прихоти зашедший на похороны трёх милиционеров. Боевой товарищ, который сам не раз мог погибнуть, но остался жив и теперь отдаёт дань памяти павшим.
«Блестящая операция! Удар по мафиозным структурам! Арест и показания Новикова и Парфенова – это одна из крупнейших побед московской милиции!» – так говорил вчера генерал-майор Прошин, радостно улыбаясь, пожимая руку ему, майору Зелинскому. Поздравлял с победой. А сегодня он же, Прошин, произносил трогательные слова о павших героях милиции. Что же из этого правда – победа или утрата? Всё правда. Прошин был искренен вчера, не кривит душой и сегодня. Для него это просто работа – с победами и потерями. А для майора Зелинского – позор, вина, которую нужно искупить. Путь к этому один: найти, наконец, этого проклятого Спеца – и уничтожить мразь.
Когда он пришёл в себя от печальных размышлений, вокруг не было никого, кроме Антона и Андрея, таких же неподвижных и тихих, как и он. Потому что есть такие минуты, когда нет смысла в словах утешения. Нужно просто постоять рядом и помолчать.
– Спасибо, ребята, – тихо произнёс Зелинский. Лебедев и Кароль не шелохнулись, словно и не услышали. Внезапный звонок мобильного телефона заставил майора вздрогнуть. Он вынул аппарат и включил связь:
– Майор Зелинский слушает!
– Товарищ майор! – услышал он возбуждённый голос. – Это говорит Артур Малахов, помните? Вы меня приняли за бритоголового! Сегодня мне снова звонил этот негр – как его зовут – не помню, и предлагал работу!
Майор насторожился:
– Что за работа?
– Мы с ребятами должны будем перевезти какие-то мешки!
Зелинского бросило в жар.
– Спасибо, Артур. Очень важная и интересная новость.
Антон уселся у окна с таким видом, будто попал сюда случайно, когда шёл в туалет. Может, он и прав, не стоит ему светиться, пока нет ясности, как быть с допрашиваемым, свидетелем по делу о многочисленных убийствах, совершённых Спецом. Сейчас сюда войдёт Михаил Евгеньевич Овсянников, брат Спеца. На него мы вышли благодаря Бухгалтеру. Знает ли Овсянников-младший, что вытворяет его братишка? Сейчас выясним.
Стук в дверь.
– Войдите!
– Извините, у меня повестка к майору Зелинскому…
– Это я. А вы – Михаил Евгеньевич Овсянников?
Вопрос риторический, игра в дурочку. Я не хуже родной матери Овсянниковых знаю, кто сейчас передо мной. Однако небольшая маскировка никогда не вредит.
– Да, это я.
– Можно видеть ваш паспорт?
– Да, вот.
Я смотрю паспорт Овсянникова, а краем глаза – на Антона. Он сидит, словно кот, выслеживающий птичку: внешне – воплощённая апатия и безразличие, но под ними скрывается готовность моментально ринуться на зазевавшуюся мишень.
– Присаживайтесь, гражданин Овсянников. Вам известно, по какому делу вы вызваны?
Стараюсь говорить как можно скучнее и зануднее. Чем более занудным или даже глупым выглядит следователь, тем эффективнее допрос.
– Нет, не знаю.
– По делу о серии убийств, включая гибель трёх сотрудников милиции.
Глаза Овсянникова становятся большими, в них читается изумление. Искреннее или наигранное?
– Товарищ следователь! Я…
И он умолкает. Я его не тороплю, пусть подумает и скажет, что же «он».
– Товарищ следователь, я не понимаю, почему я…
– Вы брат Дмитрия Евгеньевича Овсянникова?
– Да, – кивает он покорно.
– Вам известно, чем занимается ваш брат?
– В каком смысле?
– В смысле работы.
– Он частный детектив.