Испугаться, действительно, было от чего — бывшая мастерская была оборудована под средневековую комнату пыток: верстак с ремнями; кандалы на цепях, вмурованных в стену; жаровня с остывшими углями и прокопченными прутьями в ней; стол, на котором были разложены всевозможные колющие, режущие, устрашающе поблескивающие инструменты, напоминающие увеличенные стоматологические. Стены, пол и предметы были густо забрызганы кровью.
Пытать, конечно, мы сейчас никого не собирались, да и раньше эта комната служила только для психологического давления на оппонентов. Недаром мы с такой любовью и фантазией ее оборудовали (даже не поленились купить пару трехлитровых бутылей крови на мясном рынке — потеки натуральней не сделаешь) — до сих пор бутафория нас не подводила. Мы подтащили оцепеневшего с остекленевшими глазами Парфена к огромным слесарным тискам и, сняв наручники, зажали в губки левую руку. Черная поверхность тисков была вся покрыта бурыми пятнами, а на полу под ними красовалась засохшая коркой лужа крови.
Наши декорации сработали и на этот раз. Боря, внимательно вглядевшись в лицо Ивана, подошел к полочке и потянулся за баночкой с нашатырным спиртом. Парфен от невозможно свежей струи несколько раз вздрогнул и конвульсивно дернулся. Его била мелкая дрожь, зубы стучали, глаза, ожив, начали метаться, старательно избегая встречи с взглядами людей в масках. Судя по всему, повторного обморока не будет. Пора переходить к делу — клиент созрел. Я достал чистые листы бумаги, ручку и подвинул легкий столик вплотную к тискам:
— Пишешь подробно, как вы с Рембо изнасиловали Татьяну Малышеву. Понял?
— Какую Татьяну?
— Ты че, падла, поиграть с нами хочешь? — Геракл сделал движение к тискам.
— Нет, нет. Я не понял, эта та, которую в офисе?! — испуганно заорал в ответ Парфен. — Ее, вроде, Таней звали.
— В каком офисе?
— У Савельева! Вы же сами про Рембо спрашивали.
— У вас с Рембо что, целый список? — Геракл озадаченно почесал переносицу.
— Ну не то, чтобы список…
Мы с Борей переглянулись. Я решил сориентировать насильника:
— Нас все ваши сексуальные подвиги не интересуют. Пишешь подробно об изнасиловании от пятнадцатого июня сего года. Напоминаю, Татьяну Малышеву вы забрали с дискотеки «Спираль». Ясно?
— Не, ну так бы и сказал, разве всех этих сучек упомнишь. Я ж и говорю, это та, последняя, что в офисе…
Мой кулак хлестанул его по челюсти, он упал на колени и, если б не зажатая в тисках рука, наверняка растянулся б на полу:
— Пасть закрой. Бери ручку и пиши.
— Быстро, козел! — рявкнул Боря.
— Оформляешь по типу явки с повинной. Юрист, знаешь. Что-то еще не ясно? Дополнительно объяснить? — добавил я, поглаживая ладонью левой руки кулак правой.
— Нет, не надо. Все по-о-онял! — срывающимся голосом воскликнул юрист-насильник, хватая свободной рукой ручку.
— Смотри, туфту не пиши. Все, как было, в подробностях. Ясно?
— Ясно, ясно.
Мы с Борькой вышли из помещения, прикрыли за собой дверь, сняли шапки и с удовольствием закурили.
— Вот козлы, — зло сплюнул сквозь зубы Геракл.
— Да уж, уроды редкостные.
— Сколько вокруг давалок честных…
— Поломали бабе жизнь, — согласно кивнул я.
— Как теперь жених будет… — Боря пожал плечами. — М-да.
— Это точно.
— Думаешь, все напишет?
— А куда он денется с подводной лодки? Сопляк желторотый. Все, что нам надо, он сделает, это уже видно.
— До Зои Космодемьянской ему далеко, — Боря скривил угол рта и сплюнул еще раз, теперь презрительно.
— Идем, посмотрим, — я отбросил окурок, — что этот Дюма-сын написал.
— А Дюма-отец — это Савельев? — хмыкнул Боря.
— Хотелось бы. Пока пишет только младшенький.
Мы не ошиблись. Насильник написал все, что нам было нужно.