Капкан из серебра с эмалью

Вранье. Во времена молодости мамы и папы в киосках продавались в основном всесезонные гвоздики, а мамуля их по сию пору терпеть не может. Если не считать обязательных букетов к праздникам, в качестве настоящего сюрприза Стас мог припомнить только сногсшибательный букет сирени, ради которого папа ободрал чей-то палисадник возле деревенской дачи приятеля.

Короче, за свои нервы Стас не переживал, но беспокоился, что манерой морщить нос заразится и его жена. Пока Янина совершенно трезво воспринимает случавшееся отсутствие мужа по выходным, но, если дело так пойдет – лиха беда начало. Гущин собирался поговорить с мамой, объяснить ей, что она действует во вред, заставляет Яну чувствовать себя покинутой, заброшенной… Он несколько недель готовился к непростому разговору и подбирал щадящую аргументацию. Янина как-то догадалась о нарастающем недовольстве супруга и однажды ночью, поглаживая его по груди невесомо нежными пальчиками, шепнула: «Не сердись на маму, милый. Она хочет нам только хорошего. – Удивленный Гущин приподнял голову с подушки, встретился взглядом с женой. – Маргарита Павловна боится, что у нас что-то пойдет в разлад. Защищает, как умеет, старается, не обижай ее, пожалуйста».

Н – да, Гущин знал, конечно, что женился на исключительной женщине: красавица, умница, талантливый художник-реставратор. Но, влюбившись влет, не мог представить, что ему настолько повезет: оглушительным довеском ко многим достоинствам его молодая жена обладала главной женской добродетелью – искренней добротой. В память Гущина навсегда врезался момент: его тогда еще невеста, в длинном домашнем сарафане, стоит возле окна, августовское солнце пробивает легкую ткань. Янина наливает кофе и внезапно говорит: «Как думаешь, может быть, после свадьбы мы останемся жить здесь? Вместе с мамой. Одной ей будет скучно».

Гущин тогда, помнится, едва не поперхнулся бутербродом. Он уже полтора месяца мучился от растерянного вида мамы, которая то и дело шмыгала носом и прятала слезившиеся глаза. Маргарита Павловна готовилась к свадьбе, была безумно рада за сына и обожала его невесту, но также матушка готовилась к его отъезду. И к одиночеству.

Янина продолжала: «Представь, как будет хорошо: мы оба приходим с работы в дом, где пахнет вкусным ужином, где нас ждут, где нам все рады – Маргарита Павловна и Зойка. – Зойка была таксой Гущиных. – Мне бы хотелось жить здесь, правда-правда! Если ты, конечно, не против. А мою квартиру мы можем сдавать». Невероятно. Молодая жена, с мудростью пожившей дамы, предлагала мужику жить вместе с его мамой и так оборачивала дело, как будто еще и уговаривает! Намекает, мол, свекровь избавит ее от бытовых проблем, хотя эти заморочки дочка Львовых способна решить элементарно – озаботившись прислугой. Но Яна деликатничала. Уговаривала разом решить несколько проблем: с готовкой, тоскующей мамой и тревогой Гущина о том, как долго любимая женщина будет мириться с его хроническим отсутствием и занятостью. Махом снимала денежный вопрос. (Майор юстиции, конечно, получает вовсе не копеечную зарплату, но где ему тягаться с бизнесменом-папой Львовым?)

В общем, исключительно благородная подача «мне хотелось бы жить здесь, если ты не против» пронзила Гущина насквозь. До дрожи в печени и селезенке.

Ну а сегодняшние пули в голове так – чепуха. От Яны, по большому счету, прилетели две дробинки.

Майор прошел на борт самолета, занял кресло в салоне бизнес-класса (билетов попроще даже по брони не нашлось) и постарался расслабиться. Перестать думать об оставленных любимых женщинах и настроиться на дело.

В кармане Гущина тренькнул телефон, сообщая о приходе СМС, Стас достал аппарат и прочитал отправленное Вахмистровым послание: «Начиная с выходных в „Элладу“ заселились три мужика. В соседний отель поселили оперативника Александра Медведева, решили, что так будет лучше. Ты его легко узнаешь, он рыжий».

Гущин усмехнулся: хорошим мужиком оказался Толя Вахмистров. Когда незнакомый ему товарищ влетел на место происшествия и гаркнул: «Отставить, не звонить!», подумал, прежде чем наехать.

Хотя тут, может быть, сыграло своевременное воцарение в гостиной вскарабкавшегося на третий этаж предынфарктного Коростылева, повторившего вопль Гущина «отставить!». Подполковник быстро расставил все по полкам и чинам. А позже дал солировать майору и не перебивал, когда Стас пытался облечь туманное озарение в удобоваримую словесную форму. Гущин вылавливал на ощупь зерна и нити, выстраивал логическую цепь, заставившую его броситься в квартиру потерпевшей и заорать на капитана Вахмистрова.

Четыре следователя – два районных и два городских – вполголоса беседовали на кухне, подальше от ушей оставшихся в гостиной понятых.

– Фермер впервые разгромил квартиру, избил жертву и изменил картину места преступления, – медленно говорил майор. – Могу предположить, он что-то здесь искал. Свет, навскидку, что, кроме телефона, пропало из квартиры?

– Не знаю. Шкатулка с драгоценностями вытряхнута на туалетный столик, но, пропало ли что-то из колец-сережек, пока сказать не могу.