Капкан любви

Кандида Редмейен была не первой молодости, хотя ничто, кроме опытности во взгляде и едва заметного цинизма в изгибе губ, не говорило о том, что ей скоро исполнится тридцать семь. Бывают женщины, чьи лица в возрасте тридцати шести лет обещают проявление зрелой красоты, бывают и другие, чьи лица свидетельствуют об утраченной девичьей миловидности. Кандида в каждом возрасте выглядела совершенством: в шестнадцать — сияла прелестью, в двадцать шесть — стала безусловной красавицей, а сейчас, десятью годами позже, превратилась в обворожительную женщину.

Ноги Кандиды, по общему мнению, были лучшим в ее фигуре — невозможно длинные, гладкие, бесконечные ноги, с изящными коленями, стройными икрами и хрупкими лодыжками. Не для нее были строгие, похожие на ящики костюмы, принятые у большинства женщин в Сити. Кандида носила короткие юбки — очень короткие. Ей нравилось сочетать их со строгого вида — выше талии — спортивным пиджаком мужского покроя и белоснежной блузкой, благодаря которым, стоило ей встать навстречу посетителю, как его взгляд немедленно притягивался к ее соблазнительной юбке, неотразимо сексуальным ногам и до нелепости высоким каблукам. Это лишало людей — даже женщин — самообладания, а Кандида любила лишать людей самообладания. Ее большие глаза — ясные, прозрачно-синие с оттенком, обычно наблюдаемым в глубине безупречного аквамарина, были окружены темными, пушистыми бровями и ресницами с не вполне безыскусственным изгибом. Ее нос, возможно, был чуть-чуть остер для того, чтобы признать ее подлинной классической красавицей. Ее прославленные каштаново-рыжие волосы были собраны в высокую прическу, однако, несколько тонких прядей выбились оттуда, завиваясь сзади вдоль шеи. Она редко применяла декоративную косметику, гордясь ровным, алебастровым цветом лица, и никогда не пользовалась парфюмерией. Кандида пахла… Кандидой.

В шестнадцать лет она была капитаном команды по лакроссу[1] в известной школе для девочек. Тогда же ее пригласили моделью в одно из ведущих агентств. Две причины отвратили ее от карьеры модели. Во-первых, с ростом пять футов семь дюймов она не могла работать на подиуме, являющемся ключом к успеху модели восьмидесятых годов. Во-вторых, и это было важнее, ее разум был слишком горяч и независим, слишком преобладал в ней, чтобы ограничиться использованием одного лишь тела. Кандида хотела править миром и полагала, что чертовски близка к этому.

Все еще любуясь своим отражением, она прервала Малькольма Фиачайлда.

— Малькольм, позвольте мне объяснить вам кое-что. Я не могу быть вашим представителем. Я тысячу раз говорила вам, что работаю только с пятью клиентами. Если я приму решение расстаться с одним из них, вы будете первым, с кем я вступлю в контакт. До тех пор я ничего не могу для вас сделать.

— Кандида, я даже не прошу вас принять наш банк в клиенты, хотя, конечно, хочу этого, но понимаю ваше положение. Я всего лишь прошу вас не переманивать наших людей — прекратить охотиться на них. Билл Баредж был последней соломинкой. Вы видели, что об этом написано на странице ежедневника Сити в «Таймс»? Разве наши отношения ничего не значат для вас? Неужели вы не можете поставить личные чувства выше профессиональных?

— Мои чувства никак не связаны с делами, — хладнокровно ответила Кандида, просматривая страницу «Таймс», где говорилось о переходе Билла Бареджа из «Хэйз Голдсмит» в «Морган Стэнли», — ни личные, ни любые. Это еще вопрос, как судить об этом деле. Мое личное и профессиональное суждение выглядит так — мы не переманиваем ваших людей, потому что вы не наш клиент. Я достаточно ясно высказалась? — она обвела заметку в газете толстым красным маркером.

В трубке молчали.

— Я достаточно ясно высказалась, Малькольм? — повторила Кандида. В ее голосе прозвенела резкая нотка.

— Да, подробно, болезненно и очень ясно. Вы всегда высказываетесь ясно. Одно меня огорчает — люди знают о наших отношениях, и в руководстве прямо говорят, что не понимают, почему я не могу убедить вас не трогать моих людей. Все выглядит так, будто вы мстите мне за что-то. С февраля вы увели шестерых лучших людей из нашего отдела. Это так обескураживает, не знаю, что и сказать им…

— Скажите им правду. Скажите, что я — не ваша собственность. Скажите, что я всего-навсего подыскиваю их сотрудникам работу получше. Скажите им, что сейчас самое время подумать, почему их сотрудники так легко срываются с места. Скажите им что угодно — мне все равно, что, — только отстаньте от меня со своими проблемами. У вас своя работа, у меня — своя.

Кандида повесила трубку. Тонкая улыбка играла на ее губах, пока она набирала номер телефона Джоанны Френч, главного редактора страницы ежедневника Сити в «Таймс». Джоанны не было, но у Кандиды имелась бутылка шампанского для посылки в редакцию. Вернувшись, Джоанна найдет ее на рабочем столе. Кандида всегда, ну всегда, оплачивала свои долги.