Капкан любви

Кандида оставила Харлей-стрит и бесцельно побрела по Марилебон Роуд, пока не оказалась в Регентском парке. Погода испортилась, мелкий снег превращал в грязь хорошо утоптанные тропинки. Кандида уставилась на молодую мать, сидящую на скамейке и счастливо болтающую с ребенком в коляске. Было только четыре часа дня, но фонари парка были уже включены, их оранжевый отсвет озарял темнеющее небо. Кандида жаждала, чтобы пивные были открыты. Она в жизни не ходила одна в пивную, но сейчас ее тянуло выпить большую порцию виски. По мгновенному побуждению она поймала такси и направилась в свою квартиру на Примроуз Хилл. В шесть вечера Кандида уснула на диване, а бутылка «Гленфиддича» была наполовину пуста. Кто-нибудь сказал бы, что она наполовину полная, но на взгляд измученной Кандиды она, несомненно, была полупустой.

Кандида отменила встречу с Робертом Балантайном на следующей неделе, сославшись на истощающий приступ гриппа, а не на истощающие, навязчивые видения прошлого.

Пока Тедди лежала в роскошной спальне отеля «Франкфуртер Хоф», пока Майк в одиночестве отмечал бутылкой «Ньюкастл Браун» предстоящие выборы в партнеры «Стейнберга», Кандида Редмейен и Алекс Фицджеральд поужинали устрицами в «Билл Бентли» и направились в дом Кандиды выпить глоточек на ночь. Пять лет прошло с тех пор, как Кандида оставила прежнюю квартиру и купила большой дом в стиле эпохи Георга. Ни слова не сказав Алексу, она прошла в гостиную, взяла бутылку шампанского и два бокала резного хрусталя, а затем повела Алекса в спальню, находящуюся на втором этаже дома. Алекс уселся в одно из кресел и стал молча наблюдать за Кандидой, не желая разрушать словами возникшее между ними электрическое напряжение.

Кандида выглядела как в трансе. Она медленно раздевалась, оставляя одежды лежать разбросанными на полу, там, где уронила их. Сначала шифоновый шарф, нежнейших оттенков розового и зеленого, поплыл на пол. Затем она распустила завязки просторно развевающегося платья от «Норма Камали» и швырнула его на спинку «chaise-longue»[5]. Алекс следил, как она двигается по комнате, одетая только в шелковый лифчик телесного цвета, затаив дыхание, чтобы не потревожить ее. Он был в высшей степени заряжен, польщен тем, что эта таинственная львица исполняет шоу только для его глаз. Он откинулся в кресле, его глаза полузакрылись.

Он ошибался. В этот момент Кандида думала о нем не больше, чем об уровне осадков в Нидерландах. Она встала у окна и позволила тесемкам лифчика соскользнуть с ее мраморных плеч, а затем села, голая и беззастенчивая, за туалетный столик расчесывать свои каштаново-рыжие волосы. Алекс начал считать, но сбился после тридцатого движения. Кандида поднялась и встала перед ним, с бутылкой в руке, с легкой, ласковой улыбочкой, противоречащей дрожанию опасного огня в ее глазах. Щелчок пробки шампанского взорвался в комнате, и они оба засмеялись.

— Итак, Алекс, все наши птички сидят на своих насестах. Восемь лет потребовалось, чтобы добиться этого. Долгое время для того, чтобы накопить достаточно информации. Как там говорят в Сити? Информация — это сила.

— Нет, Кандида, — голос Алекса был хриплым. — Позволь мне поправить тебя. Информация не сила. Информация — это все.

Кандида вручила ему бокал шампанского, раздвинула его колени и Алекс привлек ее к себе; ее шелковистые бедра были плотно прижаты к грубой шерсти его костюма.

— Я хочу предложить тост, — шепнула она. — За нас и… Джека Делавиня.

Хрустальные бокалы звякнули, и они выпили до дна.

29 января, 1984

— Как Кандида?

Джек играл авторучкой, ритмически пощелкивая ее кнопкой.