— Боже мой, неужели вы думаете, что я живу с ним? Я ушла из этого проклятого дома сразу же, как смогла. Джек остался там, конечно, — ее голос задрожал от горечи. — Он остался там, как будто ничего не случилось. Ноги моей не было в том месте в течение трех месяцев. Он звонит, конечно: «Как ты там, дорогая? Позволь мне повидать тебя, дорогая», — передразнила Кандида его озабоченный голос.
Роберт Балантайн наклонился к ней с кресла и, вопреки обыкновению, взял ее руку в свои. Он очень редко касался ее, предпочитая соблюдать профессиональную дистанцию.
— Кандида, я убежден, что если вы с Джеком придете ко мне вместе, это может помочь вам развязаться с вашей тяжелой утратой, это может помочь, если мы втроем…
— Нет! — вскрикнула она, в ужасе вскочив на ноги. — Нет! Никогда! Я больше не хочу с ним встречаться, никогда! Я не хочу его видеть, я не хочу его слышать, я даже не хочу слышать, как при мне упоминают его имя! Я хочу о нем слышать только одно — что он умер.
Кандида возобновила свое обычное блуждание по комнате, разъяренная, взбешенная, захваченная врасплох.
— Разве вы не видите, что у меня есть только один способ преодолеть это? Если я увижу его, я вспомню Томми. Я больше не хочу помнить Томми. Это слишком больно, — она обернулась, прислонившись к стене, и накинулась на терапевта, забыв про логику. — Вы думаете, я когда-нибудь смогу забыть Томми? Вы действительно считаете, что я смогу забыть собственного ребенка? Я родила его, Боже мой! Это больше, чем все, что сделал Джек за свою жизнь! Я дала ему жизнь, а Джек отнял ее. Я никогда не забуду Томми, лежащего в этом бассейне — я никогда не выброшу это из головы, слышите! Разве не достаточно, что я должна жить с образом моего ребенка, лежащего лицом вниз в купальном бассейне? Почему вы хотите, чтобы я виделась с ублюдком, убившим моего сына и разрушившим мою жизнь?
Кандида задохнулась от напряжения. Овладевшее ею бешенство прошло и истощило ее. Опустошенная, она опустилась в кресло и сгорбилась в нем, обхватив себя руками за плечи и медленно раскачивая головой.