Капкан на честного лоха

– Так точно, гражданин начальник, – кивнул Милешин. – Только Климов пять дней как на больничку лег.

– Последнее время Климов не заводил подозрительных разговоров? Может, заикался насчет побега? Вообще как он себя вел?

Милешин выпучил глаза, прижал ладони к груди.

– Ни Боже мой, гражданин начальник. Если бы я услышал от него слово «побег», через полчаса на вашем столе лежало мое донесение. В письменном виде. А вел себя он нормально, как всегда. Ничего подозрительного. На работы, в вечернюю школу, затем отбой. Вот и день прошел.

– Так-таки и ничего подозрительного? Совсем ничего?

Милешин наморщил лоб, создавая видимость умственной работы.

– Разве что… Но это пустяки.

– Я сам решу, что пустяки, а что серьезное.

– Климов в ларьке купил два кило воблы. Я не крысятник, в чужие телевизоры не гляжу. Но, кажется, вобла лежала у него в телевизоре, а потом исчезла. Может, на промку перенес. И там спрятал.

Ткаченко задумался, пустил в потолок табачный дым.

– Ты сам воблу часто в ларьке покупаешь?

– Больно она дорога, не укупишь. Взял одну рыбку ещё в декабре. На Новый год угоститься.

– Ну вот, а Климов два кило купил. Целый сидор воблы. И тебя ничего не насторожило?

– Это я на подсосе сижу. Меня на воле никто не ждет, посылку собрать некому. Мать больная. А он мужик зажиточный. Может себе позволить по таким ценам брать воблу. С воли дачки идут, на личном зэковском счете, говорят, большие деньги лежат. Тоже с воли.

– А тебя он воблой угостил?

– Нет. И сам вроде не ел.

– Вот она, дружба.

Ткаченко сочувственно закивал головой, улыбнулся в усы, бросил на стол раскрытую пачку сигарет «Ява».

– Кури, – разрешил он.

– Спасибо, гражданин начальник.

Милешин облизнулся, протянул руку к сигаретам. В это мгновение Ткаченко схватил пресс-папье, вырезанное из куска мрамора, с силой шарахнул Милешина по пальцам. Припечатал кисть к столу. Милешин, взвыв от боли, отдернул руку, согнулся на стуле, пряча разбитую кисть между животом и бедрами.

Ткаченко вскочил со стула, в два прыжка обогнул стол, остановившись над зэком, высоко занес кулак. И сильно съездил Милешина костяшками пальцев по незащищенному затылку.

– Ты, сволочь безрогая, не сообразил, для чего покупают два кило воблы?

Ткаченко ещё пару раз навернул Милешину по ушам, затем согнулся, и провел крюк в подбородок. Милешин откинулся на спинку стула, и получив ещё один удар в лицо, боком повалился на пол, ударился головой о чугунный радиатор отопления. Ткаченко пнул лежащего на полу человека носком сапога в спину. А затем неторопливо вернулся на свое место, вытянул ноги под столом и повесил на губу новую сигарету.

– Вставай, – сказал он. – Хватит притворяться. У меня тут не лазарет.

Милешин, морщась и постанывая, поднялся на ноги. В его глазах стояли слезы боли.

– Это тебе профилактика, – объяснил кум. – Чтобы умней, сука, был. А морду я тебе разбил для твоего же блага. Чтобы твои соседи по бараку не спрашивали, что за разговор состоялся у тебя с кумом. Чтобы плохого про тебя не подумали. Уяснил?

– Так точно, гражданин начальник.

Рукавом бушлата Милешин вытер бежавшие из носа кровавые сопли.

– Увести, – крикнул Ткаченко, так громко, чтобы услышал конвой за дверью.

* * *

Через четверть часа стул, освобожденный зэком, занял врач Пьяных. За это время Ткаченко успел пробежать глазами медицинские карточки заключенных, бежавших из санчасти. Разумеется, в отличие от зэка Милешина, врач уже знал о побеге. Пьяных выразительно морщился, водил ладонью по седой гриве волос, теребил бородку клинышком, протирал очки и сокрушенно качал головой, словно принимал ЧП близко к сердцу, выражал искреннее сожаление по поводу случившегося.

– Извините, что потревожил вас. Но сами знаете…

Ткаченко улыбнулся через силу. Сейчас ему хотелось в кровь разбить морду Пьяных, а не вести с ним вежливые разговоры.

– Что вы, – Пьяных всплеснул дряблыми стариковскими руками, далеко вылезавшими из коротких рукавов пиджака. – Какие уж тут церемонии.

– Да уж, – кивнул Ткаченко. – Теперь нам не до церемоний.

– Кто бы мог подумать, – Пьяных нацепил очки в дешевой пластмассовой оправе, которые сидели на носу косо, и вообще портили благородное профессорское лицо. – Из санчасти ещё ни разу не бежали. А тут экая незадача.

Ткаченко про себя поправил врача. Из санчасти был побег в аккурат пять лет назад. Побег неудачный, разумеется, для двух зэков неудачный. Одного из них засекли с вышки и расстреляли из пулемета, когда тот полз по запретке. Другого пулеметная очередь достала, когда он по раскладной самодельной лестнице взобрался уже на забор и, готовый перемахнуть на другую сторону, бросил телогрейку на колючку и занес ногу.

Но об этом случае Пьяных, видимо, ничего не знает. Сюда врач перевелся работать два с небольшим года назад из колонии, что где-то под Интой. Поговаривали, на прежнем месте у Пьяных были какие-то разногласия с тамошним хозяином.

– Я тут просмотрел карточки беглых зэков, – сказал Ткаченко. – И захотел уточнить одну вещь. Вот тут вашей рукой написано, что у Климова диагноз – понос. Это как понимать?

– В прямом смысле слова.