Капкан на демона

– Холод в кишечнике, – пояснил он, отвечая на настойчивые Верины вопросы, как именно проявляется его реакция на неосознаваемую смертельную опасность. – Сосание, озноб… И в груди теснит. А что ты так расспрашиваешь? Интерес исследователя или тревожишься за меня? Я помню, что у тебя начиналась крапивница… Такая была реакция организма на неосознаваемую угрозу твоей жизни. А сейчас как?

Она промолчала. Значит, пока что Тужилов чувствует себя нормально. Но надолго ли? Такая серьезная и редкая вещь, как чувствительность к смертельной опасности, не может существовать в человеке сама по себе, отдельным бонусом. Почти у любого, кому досталась сверхчувствительность, за счет гипертрофированного одного чувства притуплено другое. Или наоборот: чутье на опасность повышено, потому что каких-то других пониманий или интуиций не хватает. Точно так же чувствительность к опасности, вырабатываемая в ком-то искусственно, не развивается на пустом месте, человек не может остаться прежним. Четкой зависимости, строго просчитанных побочных эффектов нет, в этом вся проблема…

Сложный индивидуальный механизм может отреагировать совершенно непредсказуемо. Человеку может полностью «отбить» всю ощущалку – и он превратится в ходячего робота: ничто его не трогает, не вызывает острого удовольствия или горя. Ну, чувствует он опасность. Как данность. Но она уже не вызывает острых чувств и прилива адреналина, как и все остальное на свете. Или, опять же, наоборот, все на свете обостряется так, что хоть запрись в четырех стенах: каждая мелочь вызывает сумасшедшую реакцию, аллергию, острую боль, затуманенность и прочие неприятные состояния. Она вспомнила «Альтиста Данилова», где героя «наградили» гиперчувствительностью к чужим страданиям: где бы кто ни мучился – и ты мучишься заодно, как будто подключенный проводком. И такое тоже может образоваться…

Но бесполезно Тужилову это говорить, она уже пробовала. Слишком силен его страх за свою старческую шкуру, случайной гибели он боится больше, чем мучений.

– Два раза – это хорошо, это больше, чем я ожидала, – проговорила она. – На сегодня хватит.

…Опыты с Тужиловым продолжались. Десятки и сотни раз он ложился на кушетку. На него направляли оружие, над ним вешали груз, к нему подкрадывались со шприцем, наполненным ядом, с ножом. Он спал, его будили… Несколько раз старик чувствовал направленный на него ствол и вскидывался, радуясь, как ребенок: у него получается!..

Но на все остальные виды опасности его подсознание не реагировало.

* * *

– Вера! Прудников беспокоит. Есть новости!

Звонок раздался в неудачный момент, когда Вера вошла в дом с продуктовыми пакетами в обеих руках. К тому же на нее напрыгивал Пай: ведь любимая хозяйка пришла с работы домой! А значит, нужно лизаться и всячески показывать, как он рад. Прижимая трубку к уху плечом, Вера двигалась по кухне, стараясь одновременно и освободиться от пакетов, и умерить пылкого спаниеля.

– Сейчас пойдем гулять! – сообщила она песику, отчего градус любви повысился еще на несколько порядков.

– Что? – опешил майор.

– Это я не тебе. Слушаю, Валентин! – сказала она, пытаясь надеть на Пая ошейник, взять в руки поводок и не забыть рассовать по карманам телефон и ключи от дома.

– Вера, дело закончено. Кукольник пойман! И он во всех своих злодействах сознался! – Голос милиционера звучал победно.

– Даже так? Поздравляю… Кто же им оказался?

– Хозяин стриптиз-клуба «Куколки» Филипп Крученых! Мерзость еще та.

Вера помолчала.

– Стало быть, ты в моих консультациях больше не нуждаешься? Я этому даже рада. Больше времени уделю дому и саду, а то весна, а у меня ничего не сделано, конь не валялся…

На самом деле она немного растерялась. А как же Тужилов, для чего она привезла его в Киев? И бьется с ним, чтобы выдрессировать его трусливое подсознание ощущать смертельную опасность…

– Вера, мне немного неловко, – сказал Прудников без малейшего раскаяния в голосе. – Но, раз уж дело закончено, скажу правду… Помнишь третью жертву, я еще говорил, что она не установлена?

– Да, помню, мукла Ева. Но ты меня обманывал, я это сразу поняла. Только зачем?

– А как ты поняла? – не утерпел Прудников.

– А не скажу!

Лученко уже была во дворе, она бросала псу палку, и он бегал за ней, по земле стлались уши цвета топленого молока, как знамена неведомой страны.

– Просто ты колдунья.

– Пусть курьер привезет мне домой инфу на эту вашу коллегу, тогда скажу.

– Но ведь дело уже закрыто, зачем тебе читать про какую-то незнакомую женщину? Ладно, сдаюсь: она была нашим консультантом по маньяку до тебя. Не хотел говорить, чтобы ты не боялась. Она случайно стала жертвой маньяка.

– И все-таки дай мне про нее почитать. Я любознательная. Случайно, говоришь? А если нет?

Теперь Лученко кидала Паю резиновую пищалку в виде ежика, пес с восторгом сжимал челюстями игрушку.

– Теперь уже не важно, случайно ли… Что там у вас пищит все время?

– Ежик. Его Пай зубами нямкает, он и пищит.

– Бедный ежик, – хмыкнул майор.

– Бедный – это Йорик. А ежик резиновый, с дырочкой в правом боку. Ничего ему не сделается.