Капкан на Инквизитора (СИ)

- Седрик, ваше величество.

Больше король не сказал ни слова. Не прощаясь, он ушел.

Кроме этого визита дни для отяжелевшего Альваха были похожи один на другой. Большую часть времени роман проводил в обществе Седрика либо принцессы Ираики. Последняя постепенно стала доводить свою подопечную до белого каления бесконечными разговорами и поучением, как правильнее вести себя с мужчиной в браке. Поэтому Альвах с тоской все чаще ловил себя на мысли, что время, проведенное с Седриком, приносило куда больше пользы и не засоряло разум. К немалому удивлению романа выяснилось, что вспыльчивый великан оказался увлеченным любителем почитать. Эту необычную для мужа его размеров, прожитых лет и воинского умения привычку он приобрел, коротая одинокие вечера сначала в Веллии, а после - в Роме. Оттого он знал куда больше о мире, нежели полагалось ведать вождю полудиких геттов, на которого внешне походил младший Дагеддид. После всего, что случилось с ним в подвалах Инквизиции, Альвах уже не так остро воспринимал совершенное де-принцем. Потому подавив неприязнь и глухой протест, который вызывали у него вид и запах Седрика, Альвах неожиданно открыл в будущем супруге интересного собеседника. Все возраставший живот не способствовал резвости, а потому большую часть времени Альвах проводил в окружении книг или с членами своего будущего семейства.

Несмотря на женские соки, которые туманили разум, бывший Инквизитор сохранил достаточно проницательности для того, чтобы догадаться – Седрик вел с ним долгие беседы не просто так. Подчиняясь непонятному наитию, де-принц не отдавал прямого приказа своей невесте рассказать о ее прошлом. Но изо всех сил старался выведать побольше как бы между прочим. Альвах удовлетворял его любопытство осторожно. Он не мог позволить себе даже намеком затронуть имени своей семьи.

Честь рода Альва была, пожалуй, самой веской причиной, которая заставляла романа молчать. По мере приближения дня, который должен был совершить над ним и Седриком противоестественную связь, Альвах множество раз порывался рассказать де-принцу правду о своих происхождении и сути. И всякий раз здравый смысл удерживал его от этого шага. Одна мысль о том, что позор последнего потомка бросит тень на весь род, заставляла Марка из дома Альва холодеть от тоски. Помимо этого, он не был уверен, что его признание удержит Седрика от женитьбы. Даже не признававший мужеложства Ахивир терял голову рядом с прекрасной романкой. Де-принца Седрика, который много лет подряд был пленником Луны, правда о сущности невесты могла и не остановить. Зато признание Альваха добавило бы духовных терзаний и ему самому, и Седрику, и королю Хэвейду, который, несмотря на отсутствие видимого интереса, все же испытывал всяческого рода опасения за женитьбу младшего сына.

Боязнь опорочить свою честь и невозможность отменить свадебный обряд вкупе с сомнениями о нужности сокрытия тайны, терзали разум, а через него – и душу Альваха страшнее допросов Инквизиции. Потому, когда ненавистный день все-таки наступил, он встретил его настолько мрачным, что вызвал оторопь даже у принцессы Ираики, которая успела отчасти привыкнуть к угрюмости будущей «сестры».

Впрочем, замешательство не помешало принцессе быстро и деловито направлять действия служанок, которые приводили Альваха в надлежащий невесте вид. Спустя некоторое время пасмурно глядевшийся в большое зеркало роман вынужден был признать – ему никогда не доводилось ранее видеть настолько красивой невесты. Многочисленные складки платья из нежно-желтого атласа скрывали уже значительно выпиравший живот. Густые темные волосы Альваха были подобраны. Скудность их длины была мастерски скрыта, а сами волосы переплетали драгоценные украшения настолько тонкой работы, что казались продолжением тугих локонов невесты. Шею бывшего Инквизитора охватывало такое же тонкое ожерелье, которое, как и браслеты, казалось сделанным точно по мерке. Довершали картину атласные туфли, зримо делавшие маленькую ногу будущей принцессы еще меньше.

Альвах смотрел на себя в зеркало, и чем дальше, тем меньше ему хотелось куда-то идти. Тем более – на собственную свадьбу. Глухой протест в его душе поднялся с такой силой, что он едва сдержал себя.

Однако остановить происходящее он уже не мог. Спустя какое-то время прекрасная, как сама Лия, романская дева ехала в открытой колеснице в главный храм Светлого Ивенотт-и-ратта.