Капкан на Инквизитора (СИ)

Однако, он просчитался. Что бы о них не говорили, романы не порицали, но и не приветствовали таких, как он. В Вечном Роме одиночество Седрика не наполнилось даже после встречи с Эруцио, таким же пленником проклятия Ночи. Ехать к диким горным бемеготам де-принц не решился, а потому, в сопровождении Эруцио вернулся в Веллию – и тут же, минуя королевский двор, отправился в леса, блюсти порядок на велльских дорогах и между поселениями.

Несмотря на то, что Эруцио без колебаний отправился за ним в морозную Веллию и, кажется, испытывал искреннюю привязанность, после каждого времени, проведенного с ним, на душе у Седрика делалось еще гаже. Эруцио, несмотря на его живой ум, благородное происхождение и полученное в Роме блестящее образование, по-прежнему не мог дать Седрику того, что тот искал – не мог наполнить одиночества. Ибо дополнить природу мужчины могла только женщина, и рожденный в Ночь Голубой Луны Седрик Дагеддид чувствовал это всем своим извращенным естеством. В Роме он был вхож в семейства некоторых мужей – так же, как он, рожденных в проклятую ночь, но пересиливших себя и, ради воспроизведения своих родов, живших с женами. Жены их были некрасивы и мужеподобны. Но с тех пор внешне живой и насмешливый Седрик окончательно потерял сон. Мысль найти такую женщину, с которой он бы мог показать себя мужчиной, не давала ему спокойно жить.

Ночами, отгородившись под каким-нибудь предлогом от верного романа, де-принц мечтал о той, которая подарит его душе упокоенность, а телу – то, чего он пытался, но так и не мог обрести с мужами. Он силился представлять разных жен – но его естество по-прежнему молчало к ним. Горячий, как многие из геттского племени, Седрик от этого ярился, и добро, когда под удары его ярости попадали разбойники и прочий дорожный сброд. Последние дни осени дурно влияли на настроение де-принца, раздражение его росло, а потому банда Брюхатого Лласара подвернулась как нельзя кстати.

Похоже, разбойники совсем утратили осторожность. Неслышно пробиравшийся с конниками через осенний лес де-принц отчётливо слышал запах близкого дыма. Предравнинный лес был редок, и по осеннему времени никакой особой добычи, кроме цокотух, в нем было не достать. А значит, палить кострища здесь, на несколько часов пути вдали от людских поселений, было некому – кроме самих разбойников.

Копыта осторожных коней дорожной стражи были обмотаны тряпками, да и сами лошади были приучены к тишине. Идущий рядом с конем принца охотничий пес Черный двигался так же неслышно, тенью скользя по земле. Запах дыма становился все сильнее. Похоже, они были на верном пути. И действительно – вскоре впереди открылась поляна. На нее, отчего-то крадучись, выходили искомые разбойники.

Бандиты Брюхатого конников пока не замечали. Седрик молча указал направление, повелевая своим воинам окружить поляну. Сам он подъехал как можно ближе, ожидая знака о прибытии стражников на место и из-за негустого кустарника наблюдая за происходящим.

А наблюдать было за чем. То, что де-принц не рассмотрел издали, вблизи представлялось занимательным зрелищем. Настолько занимательным, что Седрик едва не забыл, зачем он вообще явился в холодный, промозглый лес.

Горевший костер, как было понятно только со второго взгляда, принадлежал не разбойникам. Разбойников, как и королевскую стражу, он только привлек запахом дыма. У костра, держа в руках свернутую пращу с вложенным в нее камнем, стояла невысокая и невероятно красивая девушка.

Красота девушки была столь поразительна, что, казалось, она освещала собой уже осыпавшийся, неказистый лес вокруг нее. Отчего-то на девушке почти не было одежды – только перемотанные лыковыми волокнами мужские романские штаны и сапоги – явно не по маленькой ноге. Верхняя часть ее тела была тоже перемотана надерганными древесными волокнами, но такое одеяние позволяло видеть больше, чем всё. Густые тугие черные кудри – и те скрывали больше, спадая на грудь, спускаясь по спине. Вне всяких сомнений, девушка родилась не от веллов. Ее черты, волосы, манера держаться – эта юная женщина была романкой, в том не возникало сомнений. Довершал картину необычной формы посеребренный меч, воткнутый в песок у ее ноги.

С его места Седрику было хорошо видно лицо прекрасной романки – оно было настолько совершенным, словно какая-то невидимая рука благого скульптора оглаживала эти черты, доводя дело до придания им неземной прелести. Однако, несмотря на подступавших разбойников, теперь это лицо комкала гримаса не страха, а злой досады. Руки девушки по-прежнему мяли пращу, но едва ли бы она успела ее раскрутить.

Тем временем из пятерых показавшихся перед романкой разбойников выдвинулся один – надутое брюхо Лассара не узнал бы разве что слепой.

- Эй, красавица, - романка чуть приопустила голову, вслушиваясь в обращенную к ней велльскую речь. – Бросай камешек и иди сюда сама. Если будешь умницей, так и быть, потом отпустим. Угодишь нам – уйдешь своими ногами, да? Иди сюда, лапка, не серди ребят!