Капкан на Инквизитора

Альвах подхватил лежавшие в щиколотках штаны. Придерживая их рукой, второй он подцепил валявшийся тут же посеребренный клинок — и едва не упал. Короткий меч показался ему тяжелее чугунной плиты. Бросив отчаянный взгляд на бьющихся с тварями бывших товарищей, двое из которых уже окровавленными тряпками валялись на земле, обращенный роман сжал зубы и стиснул пальцы на рукояти. Резко выпрямившись, Альвах оторвал меч от земли. Волоча за собой оружие, и попеременно оглядываясь, он поспешил прочь так быстро, как только смог.

Глава 10

Альвах открыл глаза. Он проснулся на чистом ложе в хорошо знакомой ему комнате. Инквизитор вскинулся, опуская взгляд и проводя рукой по своему телу. Все было в порядке и на месте — ему просто снился дурной сон. Не было никакого похода, странной девчонки, ее сумасбродного брата и тварей из Прорвы. Не было извратившего тело колдовства. Все это приключилось только по игре видений. Выругав в сердцах снотворниц, что по велению Темной смущали мужей такими мерзкими грезами, Инквизитор с неудовольствием оглянулся на открытое окно. Занавеска шевелилась, впуская холод, что приносил ветер с далеких холмов. Подниматься было лень, и уважавший только тепло запада Альвах закутался в покрывало. Что, впрочем, не принесло особой пользы — ему по-прежнему не попадал зуб на зуб.

Он совсем уже собрался вскочить и, переборов ленность раннего утра, все-таки закрыть проклятое окно, когда в комнате прошелестело. Октавия появилась как всегда незаметно и как всегда вовремя. Невесомо прошествовав к ложу, она опустилась рядом с мужчиной, одарив его утренним поцелуем.

— Господин Инквизитор, — выделяя последнее слово, она улыбнулась полными губами, опуская тунику сперва с одного, потом с другого плеча. — Позволь мне поздравить тебя с назначением.

Альвах усмехнулся, принимая ее в свои объятия. Женские губы коснулись его лба, щеки, потом, минуя рот, скользнули по шее к впадине у горла. Господин Инквизитор убрал руки за голову, лениво вытянувшись, и позволяя ласкать себя. Он знал Октавию — одну из лучших и дорогих шлюх Вечного Рома. Она сделает так хорошо, как не придумал бы даже он сам, лучше знающий о своих желаниях.

Покрывавшая поцелуями его живот женщина подняла голову.

— Погоди, но разве Инквизиторы не должны блюсти нравственность во славу Светлого?

Альвах приподнялся на локтях. Он пытался расслабиться, но этому препятствовал проклятый холод.

— Должны, но духовники, — он улыбнулся ей и, против воли, снова покосился на окно. — Я — просто солдат. Так что самая красивая женщина Рома могла бы и… проклятье, почему у тебя так холодно? Вели позвать истопника, зачем такое терпеть?

Октавия хлопнула в ладоши.

— Сейчас придут, — она бросила на Альваха один из тех взглядов, что всегда волновали его кровь. — Позволь пока слабой глупой женщине согреть тебя, могучий легионер…

Она игриво подцепила губами край покрывала, и откинула его. Снова было прикрывший глаза Инквизитор замер в предвкушении, однако, продолжения не последовало. Выждав, он приоткрыл глаза.

Октавия сидела, с недоумением глядя на его бедра. Альвах тоже посмотрел туда — и вскрикнул от ужаса.

Продрогший до костей роман вскинулся. Зверь, что тыкался в его голый живот мокрым носом, отпрыгнул. Альвах вскочил, хватая уложенный под ладонью меч. Молодой волк отбежал дальше и остановился вновь, посверкивая в предрассветных сумерках зеленым глазом.

Некоторое время человек и зверь стояли друг напротив друга, продолжая настороженно выжидать. Потом волк сделал шаг назад. Еще, и еще. Выждав, когда зверь растворится в еще царивших в лесу ночных тенях, Альвах выронил тяжеленный меч и, склонившись над вчерашним кострищем, торопливо раздул угли.

… С момента его бегства прошло уже четыре дня. Четыре раза Светлый Лей являл свой лик миру, и снова уступал место тьме. В первые два дня Альвах едва помнил себя, то уходя в беспамятство, то топя сознание во всеобъемлющем, заполонявшим свет отчаянии. Извращенное тело отдавалось болью на любое неплавное движение. Слабые ноги наливались свинцовой усталостью, которая отдавалась в руках, боках и спине. Тяжелый меч оттягивал руку, и роман временами никак не мог взять в толк, зачем он тащит за собой эту вещь.

Потом, когда глухое забытье уступило место черной тоске, он начал молиться. Так, как не молился перед походами, не молился в молельные дни и во время великих праздников. С той верой и страстью, с которой он взялся за это дело, Альвах, должно быть, прокричал бы Светлому Лею все уши. Но небо все время было затянуто облаками. Лик Светлого был закрыт и оттого, должно быть, такие горячие, молитвы Альваха не помогли.

Его тело не вернулось.