Капкан времен

– Если ты из конторы - кивни, мы поймём. Если нет, говори, кто вы, зачем следите за Гольцовым и что намереваетесь делать дальше.

Сквозь стиснутые зубы пленника вырвался тихий возглас.

– Что? Не слышу!

Пленник поднял голову. Глаза его сверкнули таким презрением, что Максим содрогнулся в душе.

– Вы не понимаете, - хрипло выговорил парень в бейсболке. - И не поймёте. Я никто. Случайная матрица. Но мы его достанем!

– Вы уже вряд ли, - хмыкнул Кузьмич.

– Другие, такие же, как мы. Никто.

– А поконкретнее?

– Отпустите! Всё равно программа запущена и будет реализована.

– А не пописать ли нам с тобой на брудершафт? - с иронией скривил губы Кузьмич. - Попался - колись! Ты же должен понимать, что мы на этом не остановимся.

– Мы тоже.

– Кто - мы?! Откуда у вас тазер, пистоль с глушителем?! Говори!

– Успокойся, Вениамин, - остановил Кузьмича Максим. - Судя по всему, говорить он не намерен. Доставим его в Управление, там умеют развязывать языки.

– Да неохота этих бомжей в Москву переть! Чуешь запах? Они год не мылись!

– Придётся терпеть.

Максим отодвинулся, изучая каменно-неподвижное - лишь глаза сверкают - лицо пленника.

– Что за программу ты имеешь в виду? Гольцов должен быть избит, напуган, покалечен или вообще ликвидирован?

Лицо парня исказилось, побледнело.

– Вы… пожалеете… что… связались…

– Командир! - постучал вдруг в окно Шаман.

Максим приоткрыл дверцу.

– Я чую… включи сканер!

Максим, редко видевший Итигилова взволнованным, молча достал футляр «Беркута», щёлкнул крышкой.

Прибор работал! Стрелка указателя мощности излучения дёргалась по шкале как живая. Засветилась и зеркальная полоска, сигнализирующая об интенсивности поля.

– Мать твою! Клиент?! Лейтенант, быстро наверх, к Гольцову!

– Это не Гольцов, это он! - ткнул пальцем в пленника Шаман.

Глаза, зубы, ногти пленника засветились зеленоватым фосфорическим светом. Он оскалился, проговорил ещё раз: «Вы… по… жа… леете…» - и вдруг закатил глаза, обмяк, откинул голову, раскрыв рот. Зубы его перестали светиться.

Стрелка прибора качнулась в последний раз, упала до нуля. «Беркут» перестал регистрировать выброс торсионного излучения.

– Что происходит?! - опомнился Кузьмич. - Что с ним?

Максим выключил сканер, взял пленника за руку: пульс не прощупывался.

– Дрянь дело!

– Ну?!

– Он умер.

– Как умер?!

– Герман, посмотри, что с водителем, дышит? Стукнул я его крепко, но не настолько, чтобы он окочурился. Пора бы уже и очнуться.

Штирлиц открыл дверцу, коснулся пальцем шеи не подающего признаков жизни водителя. Нагнулся к нему, приподнял веко, приложил ухо к груди:

– Чёрт! Точно не дышит! И сердце не бьётся!

– А второй?

Пассажира на переднем сиденье осмотрел Писатель, тихо выругался сквозь зубы:

– И этот дохлый!

Все трое посмотрели на Разина.

– Что будем делать?

– Я не мог убить его ударом о дверцу! Оглушить - мог, но не убить.

– Я тоже не новичок в рукопашке, - оскалился Кузьмич. - Бил сильно, но аккуратно. Тут что-то другое.

– Что?

– Мистика какая-то! Чтобы все трое внезапно умерли в один и тот же момент…

– Уходить надо, командир, однако, - сказал Шаман. - Их мы уже не спасём.

– Надо всё же попытаться отвезти их в больницу…

– Эти двое, наверное, уже минут семь дохлые, да и вашего не довезём, мозг живёт не больше десяти минут после остановки сердца. И Кузьмич прав: мы столкнулись с чем-то очень странным и непонятным. Надо уходить.

Максим ещё раз проверил пульс пленника, раздумывал несколько секунд, махнул рукой:

– Уходим!

Они быстро, но несуетливо, чтобы не привлекать внимания редких прохожих, пересели в свою машину. Максим достал мобильник, позвонил в милицию, не представляясь, сообщил о серой «семидесятке» с тремя трупами. Потом набрал номер Гольцова. Долго вслушивался в гудки, собрался было послать Штирлица проверить, дома ли клиент, но в трубке наконец щёлкнуло, раздался сиплый голос Арсения Васильевича:

– Алло, слушаю.

Максим нажал кнопку, с облегчением откинулся на сиденье.

– Живой? - осведомился не спускающий с него лаз Писатель.

– Я его разбудил.

– Какие будут приказания?

– Ничего себе прогулочка в Жуковский! - усмехался Штирлиц. - Клиент отказался говорить, топтуны на белой «Калине» смылись, вторые ни с того ни с сего померли в одночасье… Интересно, как мы всё это объясним начальству?

Максим не ответил. Он думал о том же. А ещё - о поведении отца Марины. Магом или колдуном Арсений Васильевич не был, без сомнений, и при этом что-то знал, чего-то боялся, с чем-то был связан. С чем? Или с кем?

– Поехали домой.

– Но полковник же приказал доставить клиента в Управление, - напомнил Штирлиц.

– Пусть сначала докажет, что это крайне необходимо.

– Это из-за его дочки? - прищурился Писатель, имея в виду дочь Гольцова. - Не хочешь её расстраивать?

– Хочу быть справедливым.

– А с этим что делать? - кивнул Кузьмич на «вальтер» и тазер.

Максим подумал, засунул оружие в пакет, пакет в бардачок, включил двигатель.

Машина выехала со двора, оставляя позади дом Гольцова и загадочно умерших парней, следивших за ним.

–

Вспышка

–