Капли дождя

Сейчас, вдыхая через трубочку кислород, . Андреас вспомнил про тот давнишний спор и подумал, что, возможно, и Маргит, по примеру Таавета, тоже считает его идеалистом. Или Даже неудачником. Ну, а как же он сам о себе думает, кто он, по его собственному мнению? И, к ужасу своему, обнаружил, что не может охарактеризовать себя иначе, чем это сделал Таавет. Снова возникло чувство, что так ничего он и не сумел сделать, что невероятно мало способствовал изменению мира к лучшему. Не смог повлиять даже на близких ему людей. От такого вывода настроение не улучшилось. Обрадовало лишь, что вроде стал преодолевать равнодушие, то, в которое его ввергла болезнь.

В этот день он не окунался уже в мутное марево между сном и пробуждением, спросил у сестры, что ему колют и какими таблетками пичкают.

Сморщенный и съежившийся, мучившийся жестоким воспалением суставов старичок с пытливыми глазами Увидел, как его сосед по койке, крутонравый бородач, вдруг схватился за грудь и стал заглатывать ртом воздух. Лицо его побледнело, и на лбу блеснули капельки пота. Старику это показалось подозрительным, и он спросил:

- Что с вами?

Эдуард Тынупярт не отозвался.

Старик, уже семь десятков лет протопавший на этой земле и всего навидавшийся - всяких мужиков и во всякой обстановке, у которого был хороший нюх на людей, до сих пор не нашел подхода к своему соседу. Заводил разговор о том о сем, о болезнях и выпивке, нахваливал его смышленого внука, узнав, что имеет дело с шофером, повел речь о моторах и станках, но ответы все равно получал односложные. И с врачом, и с сестрами шофер тоже был малословным, чуть дольше разговаривал с женой и сыном. Больше всего слов у него оставалось для Кулдара, который был на удивление сообразительным мальчиком. Шофер, фамилия которого - Тынупярт - ему хорошо запомнилась, то ли вообще человек неразговорчивый или обозлился на весь белый свет, включая и близких своих. Может, хворь сердечная делает его таким, кто знает.

Тынупярт тяжело дышал, лоб его покрыла испарина, надо бы сестру позвать. Почему он не звонит?

- Я позову сестру?

Правая рука соседа сделала запрещающее движение.

Отец, верноподданный волостной старшина, покинул этот свет от разрыва сердца. Хоть и случилось это тут же вслед за первой большой войной, смерть отца помнилась, И отец схватился за грудь и тоже стал нахватывать воздух, будто очутившаяся на суху рыбина.

Совсем как этот, с большой окладистой бородой кру-тословый шофер.

Интересно, сколько ему лет? Полных ли пятьдесят? Что из того, что в бороде хватает проседи, лицо еще гладкое, на руках кожа не дряблая, и глядит молодо, А разве его отец был дряхлым, едва за пятьдесят перевалило. В один миг скапутился, не успел и слова сказать, свалился со скамейки боком на пол; присел перед плитой, чтобы раскурить трубку. Пока они опомнились с матерью, душа отцова вознеслась уже к ангелам божьим. Душа волостного старшины и церковного старосты непременно угодила в рай, но вот жизнь сыновей усопший обратил в ад, потому что и не начинал еще думать о завещании. Хотя тело отца уже застыло, пришлось позвать из поселка доктора, который взял пятьсот марок, у себя на дому согласился бы и на двести. Старший брат Пээтер назвал их спятившими с ума за то, что вообще врача позвали, он бы и так уладил все в поселке. Доктор сказал, что отец скончался от разрыва сердца, так записали и в свидетельстве о смерти. Теперь уже не говорят о разрыве сердца, теперь это называется "инфаркт", в нынешнее время все по-другому называется

Николай Курвитс, величавший себя "царского имени колхозником", был старик решительный; видя, что дела у бородача плохи, он сторонним наблюдателем не остался.

- С вами неладно, - сказал он. - Чего из себя шута корчите?

Тынупярт выдавил сквозь зубы:

- Своя боль - свое дело.

Будь Николай Курвитс из людей сговорчивых да покладистых, он бы повернулся на другой бок, пристроил очки на нос и уткнулся бы в газету: кому охота строить дурачка, тот пусть и строит. Николай Курвитс был из другого теста, и он сказал спокойно.

- Свое дело - это конечно, но и больничное тоже. Если пришел в больницу или привезли сюда, то одно свое хотение еще не определяет. В наши дни как вообще: только размножение - дело самого человека, рождение или смерть - уже акт государственный. И тут коллектив решает.

Последнюю фразу он добавил ради шутки, если в голове у шофера осталось хоть немного сознания, должен бы отозваться.

Николай Курвитс нажал на кнопку звонка.