— Так же как и в вашей! Кому от этого хорошо? Вам? Может быть, вашей подруге? Какая она тогда вам подруга? Сколько лет Григорий в Лондоне? Два года? На каком вы курсе, Тина, в свои тридцать лет? На втором? Только сейчас позволили себе наконец пойти получить образование и заняться любимым делом? А ведь у вас на самом деле талант! Стали заниматься собой, когда вырастили и обустроили Гришу?
— Он мне ведь… как брат, старший умер, младший родился.
— Согласен. Он вам больше чем брат, но не кажется ли вам, Тина, что не вы или не только вы должны были танцевать, петь и разносить еду, если Грише нужны были деньги? Между тем ваша подруга училась и занималась любимым, безденежным делом. Почему у нее была эта привилегия?
— Думаю, я плохая рассказчица, раз у вас, Казимир Натанович, сложилось неверное впечатление о моей подруге. Она мне говорит все то же самое, что вы только что сказали мне, уже на протяжении многих лет. Проблема во мне, я не могу успокоиться, оправиться от шока и найти себя. И то, что я вообще пошла в институт, полностью заслуга Екатерины. Вы сейчас с ней познакомитесь, она сегодня зайдет за мной в институт.
— Было бы очень любопытно, — согласился профессор.
В этот момент у Тины в сумочке из черной замши и с двумя защелкивающимися металлическими шариками зазвонил телефон.
— Да, Катя. Нет, я еще не ушла. Ничего страшного, что задержалась. Я чудно провела время. Я жду тебя в аудитории номер семьдесят три, это второй этаж. Ну, все… пока!
Казимир Натанович прекратил все рассуждения по поводу Екатерины, чтобы не попасть в неудобную ситуацию, но с интересом поглядывал на входную дверь. Вскоре она открылась после вежливого стука и внутрь заглянула молодая женщина. Она сразу же произвела приятное впечатление, была классической, натуральной блондинкой, только, вопреки всем анекдотам, с умными глазами.
— Тина? — она вопросительно посмотрела на присутствующего в аудитории профессора.
— Все в порядке, Катя! Заходи! — поприветствовала ее Кристина. — Заходи и познакомься. Это — мой преподаватель живописи и чудный человек Казимир Натанович. Это Екатерина — моя подруга.
— Мне очень приятно с вами познакомиться, Кристина тепло отзывается о вас и ваших отношениях.
Дверь открылась шире и в аудиторию вошла Катя. Ростом ниже среднего, худая, про таких говорят «цыплячьей» комплекции, с длинными волосами, собранными в хвост, одета она была очень скромно: в длинную темно-фиолетовую вельветовую юбку и сиреневый джемпер из ангорки тонкой вязки. В руках Катя держала куртку-ветровку синего цвета и трость, на которую она опиралась, прихрамывая на левую ногу. Профессор сразу все понял: тот страшный случай нанес Кате не только моральную травму, но и сделал ее калекой. Теперь было понятно, что танцевать и работать официанткой она не могла. Ей действительно надо было получать специальность, чтобы работать головой и начинать хоть как-то жить. Вообще вызывало уважение, что Катя не села на пособие по инвалидности, а жила и работала, как все нормальные люди.
— Как вам Тина? Правда, она изумительно рисует? — улыбнулась Катя, отчего ее лицо просто расцвело.
— Она не верит в свои силы, я ей то же самое говорю. Вот, например, два рисунка, оба написаны акварелью, на обоих изображены олени, — профессор положил на стол перед подошедшей Катей два рисунка, — найдите отличия.
— Ой, я не специалист, — испугалась Катя, — я не умею рисовать, я — обыватель в этом смысле.
— А художник рисует не для художника. У него душа просится рисовать, а смотрят на его работы простые люди, как вы говорите, обыватели. Они и будут по-настоящему оценивать его творчество. Не критики, а простые люди. Так же и на спектакль придет самая разношерстная публика и получит эстетическое удовольствие от декораций, от костюмов действующих лиц или не получит.
Кристина с интересом посмотрела на два рисунка, один из которых был ее, а другой студента — отличника курса. Ей было интересно узнать, что задумал Казимир Натанович.
Катя растерянно смотрела на две безукоризненно выполненные работы. Она, конечно, не знала, какой рисунок кому принадлежит.
— Ну, какой бы вы приобрели для себя лично? — облегчил ей задачу профессор.
— Вот этот, — уверенно показала Катя на рисунок Кристины.
— В нем неправильные пропорции, — прокомментировал Казимир Натанович, чем ввел Тину в краску.
— Я же говорю, что я не разбираюсь в этом, — махнула рукой Катя.
— И все же вы уверенно выбрали его, почему? — допытывался профессор.
— Ну, не знаю… морда у оленя более добрая, живая и взгляд такой…
— Вот! Вот и я об этом! В этом рисунке есть душа, он очень выразителен, а в этом только правильные пропорции. В глазах этого оленя можно увидеть и капли росы, выступившей на траве поутру, и ежика, притаившегося за деревом, и первый луч солнца… Вас, Тина, народ будет любить, запомните мои слова! В художественном плане у вас, Тина, не будет провалов и поражений, если только вы сами не нарисуете себе их в своем воображении, — обернулся он к своей ученице.
— Так это твой рисунок? Здорово! — обрадовалась Катя. — Красивый олень!