Капли крови (Навьи чары)

Все это Триродов говорил сухим, холодным тоном.

Весть о том, что Елисавета будет женою Триродова, очень различно подействовала на ее родных. Рамеев любил Триродова, и потому был рад сближению с ним; немножко жалел Петра, но и радовался, что его неопределенное положение выяснилось, и что уже он не будет томиться надеждами, которым не сбыться. Но все-таки Рамеев был взволнован почему-то.

Елена любила Елисавету и радовалась ее радости; любила Петра, - и потому радовалась еще более; жалела его, - и потому любила еще более; и так любила, и так надеялась на его любовь, что и жалость ее к нему была ясна и светла. Смотрела на Петра глазами влюбляющими, нежными.

Петр был в мрачном отчаянии. Но Еленины глаза сладко волновали его. Измученное сердце жаждало новой любви, и смертельно тосковало по обманувшей надежде.

Миша был странно взволнован. Краснел, чаще обыкновенного убегал на речку поудить, плакал. А то порывисто обнимал Елисавету или Триродова. Он смутно догадывался, что влюбился в Елисавету. Было стыдно и горько. Знал, что Елисавета и не подозревает об его любви, и смотрят еще на него, как на ребенка. Иногда начинал бессильно ненавидеть ее. Говорил Петру:

- Я бы на твоем месте не вешал носа. Она не стоит, чтобы ты ее любил. Гордячка. Елена гораздо лучше. Елена милая, а та воображает что-то.

Петр молчал, и уходил от него. И то хоть хорошо, что не бранился, и было с кем отвести душу. Быть с Елисаветою и хотелось Мише, и было стыдно, и тяжело.

Мисс Гаррисон не выражала своего мнения. Она уже многим была шокирована, и привыкла ко всему здесь относиться равнодушно. Триродов в ее глазах был авантюрист, человек с сомнительною репутацею и с темным прошлым.

Спокойнее всех была Елисавета.

Мрачный вид Петра угнетал Рамеева. Захотелось Рамееву утешить его хоть словами. Что ж, люди и в слова верят! Лишь бы верить.

Рамеев и Петр случайно остались одни. Рамеев сказал:

-- Признаться, я прежде думал, что Елисавета любит тебя. Или полюбит, если ты крепко этого захочешь.

Петр сказал, грустно улыбаясь:

- Ошибка, стало быть, извинительная и мне. Тем более, что у господина Триродова нет недостатка в любовницах.

- Ошибки всем извинительны, - спокойно возразил Рамеев. - Хотя и горьки иногда.

Петр промычал что-то. Рамеев продолжал:

- Но я внимательно наблюдал Елисавету в последнее время. И вот что я скажу, - ты уж меня извини за откровенность, - теперь я думаю, что с Еленою тебе лучше будет сойтись. Может быть, ты и в своем чувстве заблуждался.

Петр горько усмехнулся. Сказал:

- Ну, конечно. Елена попроще. Не читает философских книжек, не носит слишком античных хитонов, и никого не презирает.

- Зачем сводить все на самолюбие? - возражал Рамеев. - Почему попроще? Елена вполне интеллигентная девушка, хотя и без претензий на ширину и глубину взглядов, - и она милая, добрая, веселая.

- Мне под пару? - с ироническою улыбкою спросил Петр.

- Ну, что ты! - сказал Рамеев. - Да и разве ты, кроме моих дочерей, не можешь выбрать себе в жены любую девушку?

- Где уж мне! - с унылою иронией сказал Петр.- Но я не вижу надобности настаивать. И с Еленою может повториться то же.

Она может найти более блестящего жениха. Да и шарлатанов в духе Триродова на свете немало.

- Елена тебя любит, - сказал Рамеев. - Неужели ты не заметил этого?

Петр засмеялся. Притворился веселым, - или и в самом деле вдруг стало радостно и весело вспомнить о милой Елене. Конечно, любить! Но сказал:

- Да почему ты думаешь, милый дядя, что мне во что бы то ни стало нужна жена? Бог с нею!

- Ты вообще влюблен, как бывает в твои годы, - сказал Рамеев.

- Может быть, - сказал Петр, - но выбор Елисаветы меня возмущает.

- Почему? - спросил Рамеев.

- По-многому, - отвечал Петр. - Вот он подарил ей фотографию с его покойной жены. Голая красавица. Зачем это? То, что было интимным, разве надо сделать всемирным? Ведь она для мужа открыла тело, а не для Елисаветы и не для нас.

- Этак ты и многие картины забракуешь, - возразил Рамеев.

- Я не так прост, - живо ответил Петр, - чтобы не сумел разобраться в этом вопросе. Одно дело - чистое искусство, которое всегда святое, другое дело - разжигание чувственности порнографическими картинками. И разве не замечаешь ты сам, дядя, что Елисавета отравилась этим сладким ядом, и стала слишком страстною и недостаточно скромною?

- Не нахожу этого, - сухо возразил Рамеев. - Она влюблена, - что ж с этим делать? Если в людях есть сладострастие, то что же сделать с нашею природою? Изуродовать весь мир в угоду ветхой морали?

- Дядя, я не подозревал в тебе такого аморалиста, - сказал досадливо Петр.

- Мораль морали рознь, - ответил Рамеев, словно смутясь немного. - Я не стою за распущенность, но все-таки требую свободы мнений и чувств. Свободное чувство всегда невинно.

Петр язвительно спросил:

- А эти голые девицы там в его лесу, все это тоже невинно?

- Конечно, - сказал Рамеев. - Его задача, - усыпить в человеке зверя и разбудить человека.