Читаем Капли воды полностью

Обычно ее сопровождали мужчины из той категории, которая — как мы с Ларри твердили — подходит ей больше всего: кто-то ближе по возрасту. Еще они приближались к ней в ее дружелюбной бессодержательности, из-за чего за столом часами раздавались вздохи, повисали долгие паузы и возникала та туманная атмосфера, которую часто путают с любовью. Я, впрочем, уверен, что они просто находились в том жалком состоянии, когда в голову не приходит, что бы еще сказать. С Ларри такой проблемы не было. Представлялось очевидным, что говорить должен он, а если он замолкал — это была эффектная пауза, прекрасная, запоминающаяся и не прерываемая собеседницей. Когда ее спутники начинали волноваться об оплате счета, Элен, всегда понимавшая, с кем имеет дело, намекала нетерпеливыми жестами и презрительным взглядом, что подобная суета ей непривычна. И, конечно, так оно и было.

Когда мы оказывались в ресторане одновременно, она игнорировала мои приветственные кивки, и хотя меня это совершенно не волновало, я перестал с ней здороваться. Она, вероятно, считала, что я участвую в заговоре и каким-то образом вовлечен в схему Ларри, стремящегося унизить ее.

Через некоторое время она отказалась от молодых людей близкого возраста и стала сама платить за свой обед. Наконец, по странному совпадению, поразившему нас обоих, она оказалась за соседним со мной столиком и покашляла.

Читать газету я больше не мог.

— Надо же, какая встреча! — сказал я.

— Ну, а вы как поживаете? — холодно поинтересовалась она. — Все смеетесь?

— О да, просто постоянно. Садизм, знаете ли, входит в моду. В Нью-Джерси его уже легализовали, Индиана и Вайоминг — на подходе.

— Тихая вода глубока, — загадочно сказала она.

— Это про меня?

— Нет, про меня.

— Понятно, — сказал я растерянно. — Вы к тому, что вы не так просты, как кажется на первый взгляд? Согласен.

Трудно было не согласиться — просто удивительно, насколько Элен была невыразительна на первый взгляд — разумеется, в интеллектуальном смысле.

— На взгляд Ларри, — сказала она.

— Ну хватит, Элен, вы же уже успокоились. Он — тщеславный эгоист и перетягивает ремень, чтобы спрятать живот.

Она подняла руки:

— Все, все. Расскажите лучше про открытки и автомобильный гудок. Он о них рассказывал?

— Открытки? Гудок? — я покачал головой. — Он ни слова про них не говорил.

— Еще бы, — сказала она. — Прекрасно, отлично. Просто отл.

— Простите, — сказал я, вставая. — Я озд и у меня неотл встр.

— Что-что?

— Я сказал, что вы меня озадачили, Элен. Я попытался бы вас понять, но у меня нет времени. Неотложная встреча. Удачи, дорогая моя.

Встреча у меня была с дантистом, и когда ужас был позади, я решил найти Ларри и расспросить про открытки, раз вечер все равно был испорчен. Был вторник, четыре часа пополудни, так что Ларри, естественно, был в парикмахерской. Я направился туда и уселся рядом с ним. Лицо его было покрыто пеной, но это точно был Ларри. Уже много лет никто другой не сидел в этом кресле по вторникам в четыре часа.

— Ровняйте, — сказал я парикмахеру и обратился к Ларри: — Элен Спаркс считает, тебе следует знать, что тихая вода глубока.

— Хм, — сказал Ларри сквозь пену. — Кто такая Элен Спаркс?

— Твоя бывшая ученица. Помнишь? — Ларри постоянно использовал этот трюк с забыванием, и сколько я мог судить, вполне искренне. — Ты ей выдал диплом два месяца назад.

— Трудно помнить всех своих выпускниц, — сказал он. — Эта та крошка из Буффало? Оптовая бакалея? Вспомнил. А теперь шампунь, — обратился он к парикмахеру.

— Конечно, мистер Уайтмен. Разумеется, теперь шампунь.

— Она хотела знать про открытки и автомобильный гудок.

— Открытки и гудок, — сказал он задумчиво. — Нет, не припоминаю.

Он щелкнул пальцами:

— А, да-да-да! Ты можешь сказать ей, что они просто уничтожают меня. Каждое утро я нахожу ее карточку в почтовом ящике.

— И что там написано?

— Скажи ей, когда приходит почта, я ем яйцо всмятку. Я кладу письма перед собой, открытка всегда сверху. Я доедаю яйцо, беру открытку в руки. А потом? Я рву ее на половинки, на четвертинки, на шестнадцатые и отправляю маленьким снегопадом прямо в мусорное ведро. Затем я пью кофе. Понятия не имею, что там написано.

— А гудок?

— Это еще более жестокая кара, чем открытки, — он засмеялся. — Что ад тому, кто женщину отверг! Каждый день в половину третьего, когда я начинаю свои репетиции... Угадай.

— Она сбивает тебя с ног пятиминутным сигналом?

— У нее не хватает выдержки. Каждый день я слышу один тихий, почти неразличимый би-и-ип, потом переключается передача, и дурочка уезжает.

— Тебе это совсем не мешает?

— Мешает? Она верно рассудила, что я чувствительный, но явно недооценила мою приспособляемость. Первые пару дней меня это слегка беспокоило, но сейчас я замечаю это не больше, чем шум поездов. На самом деле мне пришлось напрячься, чтобы понять, о чем ты, когда ты спросил про гудок.

— Девушка, похоже, от тебя без ума, — сказал я.

— Да уж, набраться ума ей бы не повредило, — ответил Ларри. — Кстати, что ты думаешь о моей новой ученице?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сейчас вылетит птичка (2009)

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века