Капли звездного света

— Пилот катапультировался?!

— Внешние люки катапульты не выбиты.

— Вскрывайте, помедлив, разрешил Корин. Это было страшнее всего: если пилот выстрелил собой при задраенных внешних люках…

Упали переборки, изображение заволокло дымкой.

— Пилота нет! сообщил Давил с изумлением.

— Проверьте автоматику люков!

— Норма. Катапультирование было не аварийным.

Как на тренировке, подумал Корин. Яворский открыл люки, выстрелился, и автоматика вновь герметизировала кабину.

— Оставьте планер, Дэвис, — устало сказал Корин. — Я вылетаю, буду у вас через полчаса.

В дороге молчали. Корин глядел в иллюминаторы на каменную бурю, разыгравшуюся внизу.

— Яворский сообщил бы о себе, если бы остался жив, — сказал наконец Базиола — На любой другой планете он мог бы отсидеться. Здесь — нет. Планета проглотит капсулу и раздавит, как орех…

— Это трудно, — улыбнулся Корин, — Серийный аппарат выдерживает до миллиона атмосфер — ведь это спасательное устройство!

— Отлично! — воскликнул Базиола. — В моей схеме это было самое слабое звено. Теперь все ясно. Яворский ставил эксперимент, и ему нужна была чистота. Я начал догадываться, когда говорил со старухой, помните? Она утверждала, что Растабан скоро обрушится вниз, настанет конец света. И этот запах, который кажется запахом только субъективно, — новые ощущения приходится описывать известными словами. Мы пять лет не могли втолковать лигийцам, что им грозит гибель. И пришел Яворский… Вы еще не поняли его мысль? Нужно воздействовать не на лигийцев, а на их мир. Они должны сами ощутить опасность. И они ощутили! Не знаю, как Ким этого добился, он объяснит сам. Но принцип ясен: организм лигийцев очень чувствителен к изменениям внешней среды, он улавливает малейшее дыхание планеты, а дыхание звезды не ощущается. Отсюда идея — усилить влияние Растабана так, чтобы лигиец почувствовал. Чтобы он начал жить не только жизнью своей планеты, но и жизнью своего солнца.

— Яворский — не комитет по контактам, — жестко сказал Корин. — Если он сам пошел на такой эксперимент…

— А чем он рисковал? — пожал плечами Базиола. — Если опыт не удастся, все останется, как было. А для Кима эксперимент был необходим. Правда, теперь за него примутся разного рода комитеты…

— Что? — встрепенулся Корин. — Извините, я задумался. Считал в уме, на какую глубину может погрузиться капсула. Оказывается, почти до центра планеты…

— Ну и отлично, — сказал Базиола. — Значит, Ким действовал так. Он посадил планер и начал опыт. Вероятно, аппаратура была смонтирована в капсуле заранее. Опыт должен был продолжаться около часа.

Корни молчал, кусал губы, думал. Впервые он понял по настоящему человеческую сторону проблемы. Впервые осознал, что лигиец — существо с бесконечно сложным внутренним миром. Корин подумал, что каждый лигиец — гений, ибо держит в уме всю планету. Беда в том, что ни для чего больше не остается места в его памяти. Мир «бесполезных» гениев. Их спасут, теперьто их точно спасут, переселят на безопасную планету, и кто знает, какими гигантскими темпами начнет развиваться их проснувшийся для размышлений мозг?

Базиола смотрел на динамическую карту Лигии. Южный материк колыхался, дышал, жил. Красная капля, обозначавшая капсулу Яворского, шла к поверхности.

— Ким всплывет через семь часов, сказал кибернетик,

— А мы будем на месте через двадцать минут — отозвался Корин. — Я свяжусь с Дэвисом, пусть сам поднимает планер. Поспешим к Яворскому.

Метроном

Врачи сказали правду: Ким Яворский сильно изменился после аварии, будто жизненные силы полностью ушли на восстановление руки.

Базиола хотел подойти бесшумно, но под ногой хрустнула ветка, он от неожиданности споткнулся о какой-то шланг, лежавший поперек тропинки, и, едва удержавшись от падения, схватился за куст роз. Ким, обернувшись на крик, с улыбкой наблюдал за манипуляциями друга. Они обнялись.

— Ты похудел, Ким, — заметил Базиола вроде даже с одобрением.

— Похудел? — с сомнением переспросил Яворский. — А, ну да, мы давно не виделись. Я сбросил двенадцать кило, когда готовился к испытаниям нультранса, и еще пять — после аварии… И не смотри на меня так, Джу…

— Мало мы видимся, — вздохнул Базиола. — В институте я знал тебя как облупленного, а сейчас только оболочка выглядит знакомой… почти.

— Ты лучше подкинь мне задачу из нерешенных, — сказал Ким. — В этой клинике я покрылся плесенью. По мне, гляди, уже гусеницы ползают… До аварии я работал над эвристором открытий, слышал?

Базиола слышал. Отношение Базиолы к работе Кима было определенным и, конечно, отрицательным. Обсуждать это сейчас Базиола не хотел, не было у него желания превращать встречу с другом после трехлетней разлуки в бесплодный методологический спор.

— Видел твою Олю, — сказал он, неуклюже меняя тему разговора. — Она все хорошеет…