Капля чужой вины

– Жучка похорони в конце огорода. Если земля будет мерзлая, отогрей ее углем или дровами. На костер можешь пустить любые доски, хоть весь дом разбери. Мне уже в нем не жить.

Старик закрыл глаза, показывая, что беседа закончена. Санитарка хотела уйти, но я вернул ее на место и продолжил опрос:

– Сейчас, оглядываясь назад, как вы думаете, зачем Горбаш выдал девушку? Приревновал к вам или решил выслужиться перед новой властью?

– Кто его знает! Наверное, все вместе. В «Дни Петлюры» у моих односельчан наступило какое-то помешательство. Мужики разом озверели, а уж когда самогонки выпили, вообще человеческий облик потеряли. Прошло несколько дней, и все успокоились, словно никто не истязал бедных евреек двое суток. Временами мне казалось, что я единственный человек в селе, кому стыдно за июльские зверства. В 1944 году я переехал жить во Львов и решил, что стану русским, сброшу с себя груз ответственности за массовые убийства, совершенные односельчанами. Я стал стараться говорить только на русском языке и к концу службы в армии добился того, чтобы по разговорной речи никто не заподозрил во мне уроженца Западной Украины.

– Где сейчас ваша бывшая жена?

– Отравилась угарным газом вместе с новым мужем. Она экономная была. Как только дрова в печке прогорят, тут же заслонку закрывала, чтобы тепло из дома не выходило. В этот раз, видать, поспешила и угорела насмерть.

– Зачем вы обрезали фотографию?

Старик засмеялся, но у него получился не смех, а сдавленный стон.

– Представь, что бы со мной бандеровские дружинники сделали, если бы нашли фотографию, где я рядом с еврейкой? У нас в селе до конца войны немцы так и не появились. Новые порядки устанавливали бойцы ОУН, а они с изменниками не церемонились.

– Немного не понял. Вам с еврейкой рядом стоять нельзя, а брату можно?

– Он секретное задание выполнял, а я по своей воле с Сарой дружил. Андрей, дай слово, что ты не нарушишь наш договор и сегодня же усыпишь Жучка.

Я заверил старика, что своих слов на ветер не бросаю, пообещал приехать на следующий день и покинул палату для безнадежных больных.

Из больницы я вернулся в райотдел, пересказал исповедь старика Клементьеву. Геннадий Александрович тут же позвонил начальнику Центрального РОВД. Шаргунов отправил на обыск в жилище Прохоренкова своих сотрудников. Похожая на портсигар металлическая коробочка была обнаружена и изъята с соблюдением всех процессуальных формальностей. В ней находилось три стеклянные ампулы с маркировкой «118-2», что означало партию «Старичка», направленную во Львов. На ампулах сохранились отпечатки пальцев Прохоренкова.

Подписать показания старик не успел. В ночь со вторника на среду Прохоренков скончался. Примерно через месяц после этих событий я встретился с инспектором уголовного розыска, проводившим обыск у Прохоренкова.

– Тебе около дома старика кобелек-дворняжка не встречался? Черненький такой, хвост крючком?

– Был! – припомнил инспектор. – Возле крыльца крутился, в дом забежать хотел. Серега его прогнал, чтобы под ногами не путался. Когда мы дом опечатывали, этот кобель в конце огорода сидел, за нами наблюдал. Ты за него не переживай! Дворняжки – они живучие. Если остался песик без хозяина, не пропадет. Прибьется к какой-нибудь стае и будет по городу рыскать, пропитание добывать.

– Вряд ли он выживет среди бродячих псов. Но кто его знает! Может, судьба будет к нему более благосклонна, чем к хозяину.

Глава 22

Почерк на открытке из почтового ящика Прохоренкова и на заявлении Часовщиковой о приеме на работу совпал. О результатах исследования я доложил Клементьеву. Геннадий Александрович попросил как можно подробнее рассказать о моем последнем свидании с Прохоренковым.

– Больше всего Прохоренкова поразила новенькая кокарда у брата, а меня – то, что в их селе до конца войны немцев не было.

– Немудрено, – пожал плечами Клементьев. – Не могли же немцы в каждой деревне гарнизон оставить. Немецкие солдаты были нужны на фронте. В тылу оккупационные власти часто полагались на местное население. Даже в российских деревнях за порядком присматривали старосты и полицаи. На Западной Украине население поддерживало немцев, обеспечивало им крепкий тыл. За это Сталин лишил их родину исторического названия – вывел из обращения слово «Галиция» и объявил несуществующей национальность «галичане». Спроси любого: «Галиция – это что?» Тебе ответят: «Провинция в Австро-Венгрии». О том, что так называлась часть Советского Союза, уже никто не вспомнит.

– Прохоренков рассказывал о расстрелах и зверствах, которые совершали его односельчане…