капля крови

 Пули свистели около уха, и казалось, все они искали его одного. А ведь десантнику следует бояться и тех пуль, которые не свистят, а гудят низким тоном, потому что идут рикошетом. Десантнику следует бояться и кусочков брони — их высекают пули и осколки, сообщая им свою злую силу.

 Олега в первый его рейс так и подмывало постучаться в люк и крикнуть что есть силы туда, вниз: «Забыли меня, забыли! А я что — живая мишень?» Он все пытался съежиться, прижаться к броне.

 А на крутых поворотах у Олега возникало противное ощущение, что танк пытается сбросить его, как сбрасывал сизые пучки хвои, пропахшей бензином…

 И Олег снова с завистью взглянул на Тимошу. Тот безмятежно спал, увешанный оружием, на постели.

  8 Чтобы скоротать время, лейтенант начал слоняться по комнатам, приглядываясь к обстановке, мебели, чужим вещам. Куда ни повернешься — замки, замочки, запоры, засовы. Одним словом — орднунг!

 Ослышался? Нет, не ослышался — сверчок! Стрекотание доносилось из кухни, и непонятно было, как сверчок уцелел возле взорванной плиты. Сверчок в доме — к счастью. Но кого имеет в виду старая примета — хозяина или нынешних квартирантов?

 По обеим сторонам трюмо развешана коллекция семейных фотографий. Все мужчины без исключения в военном. Все сидят, стоят, гордо выпятив грудь, выпучив глаза, одни — в старой, кайзеровской, другие — в гитлеровской форме. Выражение лиц от этого не меняется.

Фотографии быстро надоели, и лейтенант взялся за газету, лежавшую на этажерке. «Кенигсбергский ежедневный листок» за 25 октября 1944 года. Тотчас же под заголовком газеты сообщалось, что в этот день Восточная Пруссия должна затемняться с 17 часов 15 минут вечера до 5 часов 55 минут утра. Орднунг!

 «Вот и нам эти сведения пригодятся», — подумал лейтенант.

 Правда, нужно учесть, что после выхода газеты прошло время, а дни идут на убыль. Но все-таки около восемнадцати часов можно смело перебираться в подвал. До сумерек очень далеко, хорошо, если прожит полдень.

 На днях Олег подобрал возле сожженного танка солдатскую книжку — зольдбух; уголок ее обуглился. Каких только сведений не было в той книжке о владельце — все-все, вплоть до того, какая у него группа крови, какой номер каски, номер обуви, чем награжден, от каких болезней сделаны прививки, сколько посылок отправил из России домой, в каких лазаретах лежал, номер пистолета, сколько кусков мыла получил, когда был в отпуске.

 Лейтенанту, когда он перелистывал зольдбух сгоревшего танкиста, понравилась чисто немецкая обстоятельность. Орднунг! Он просто необходим на войне. Взять хотя бы радиотехнику, где обязательна скупая и точная мудрость расчетов и схем, а радисту полезно следить за каждым своим движением. Но здесь, в домашнем быту, этот орднунг претил, раздражал…

 Где-то по соседству с домом разорвался снаряд, посыпались стекла. Занавески взметнуло взрывной волной, и они долго колыхались на внезапном сквозняке. Сквозь жалюзи проник пороховой угар.

 Тимоша чихнул, сел на кровати, скользнул заспанными глазами по занавескам, прислушался. Затем лениво поднялся, проковылял в столовую и вдруг, нещадно топоча, принялся плясать, будто вбивал каблуками в пол видимые ему одному гвозди. Но тут же оборвал сумасбродную чечетку и, возвратясь в спальню, объяснил лейтенанту:

 — Надо же подать сигнал. Еще главнокомандующий подумает: угодило в дом. А от нас тут одна копия осталась…

 «А Тимоша правильно выбрал место, чтобы сплясать, — отметил про себя лейтенант. — Подвал как раз под столовой…»

 Тимоша запустил руку в карман шинели и выгреб оттуда щепотку сора: смесь чая, сахарного песку и махорки. Он с печальным вниманием посмотрел на ладонь:

 — Ни чай заварить, ни цигарку скрутить… — и вытряхнул сор на пол. — Да, товарищ лейтенант. — Тимоша поправил ремень. — Голод не тетка, пирожка но подсунет. А я бы сейчас не отказался даже от самых пустых щей…

 Тимоша затейливо выругал хозяев дома, пожелал им до конца дней, если они живы, питаться только маком, перцем и лавровым листом.

 — Разрешите обратиться с вопросом, товарищ лейтенант.

 — Слушаю вас.

 — В аптеках, например, продаются средства от запора. Культурно. И обратно — средства от поноса. Правильно я говорю?

 — Абсолютно правильно.

 — Придуманы лекарства от бессонницы. Для чудаков, которые ленятся заснуть. И обратно — лекарства для бодрости. Чтобы отгонять сон. У меня летчик был знакомый. Дальнего действия. Ему от сна выдавали такое средство. Перед полетом.

 — Я вас не совсем понимаю.

 — Теперь, скажем, продают аппетитные капли. Чтобы люди питались охотнее.

 — Ну и что же?

 — А почему медики не придумают обратные капли? От голода. Аппетит временно убивать… Эх, где-то мой паек сейчас бродит! Если только меня не списали с довольствия. Как жмурика… А я на этом свете хотел бы еще съесть краюху хлеба. До чего же он бывает аппетитный, этот хлеб! Корочка золотисто-коричневая. И вся такая хрусткая. У нас в Ростове-на-Дону хлеб пышный пекут. Укусишь немного, а нажуешь полон рот. Нормально. И крошки все подобрал бы сейчас. Ей-богу, не поленился бы. У меня и до войны аппетит был — уйди с дороги!..