Капля крови

Тимоша сообщил, что самая большая опасность на «иле» угрожает стрелку. У стрелка и стенки и пол небронированные, его посадили в хвост штурмовика лишь в прошлом году. Фрицы не сразу об этом прознали, так что от иных асов, которые примеривались напасть сзади на «илы», осталась одна милостыня. Каждый вылет на «иле» в должности стрелка снимает с штрафника- летчика год наказания. Культурно. Десять вылетов вытерпеть — все равно что ему, Тимоше, получить ранение в штрафном батальоне…

18

В течение дня Тимоша успел облазить весь дом, на чердаке которого они нашли пристанище, и поиски не были бесплодными: в кладовке при кухне Тимоша обнаружил полку, уставленную стеклянными банками со всевозможными соленьями, маринадами и вареньем.

Драгоценный клад — четырнадцать банок!

Маринованные грибки — по-видимому, опята. Луковички в маринаде. Какой-то овощ, похожий на капусту, которому и Пестряков не знал названия. Ревень, нарезанный мелкими кусочками. Половина всего клада — ревень, это ли не удача? Пестряков уже в нескольких домах находил компот из ревеня. Ему очень нравились кисло-сладкие волокнистые ломтики, плавающие в мутно-зеленоватом соку. И почему не растят ревень на Смоленщине? Такое неприхотливое растение, наподобие лопуха. Большие листья обрывают, а их мясистые, сочные черенки варят.

Начали трапезу с того, что съели банку маринованных луковичек.

— Эх, закуска пропадает! — Тимоша жадно разгрыз луковичку и принялся ее жевать. — Не везет! То мак без теста. То маринад без выпивки. Воевать дальше на голодный желудок я отказываюсь! Самое обидное — командироваться на тот свет натощак…

Овощ, похожий на капусту, составил второе блюдо. Пиршество было такое, о каком только можно мечтать.

Но у Пестрякова кусок застревал в горле, как только он вспоминал, что в подвале — если там живы — великий пост еще продолжается.

Пять банок ревеня, в том числе одну банку двойного веса, Пестряков предназначил раненому. Да, для Черемных этот ревень был бы настоящим лекарством. Жажду как рукой снимает!

Шестую банку ревеня Пестряков разрешил себе и Тимоше взять на третье блюдо. Седьмая банка — порция лейтенанта.

Пестряков достал пустую банку и с аптекарской точностью разделил компот. Он отхлебывал из своей банки понемногу, не жадничая, то и дело вытирая усы, с какой-то мужицкой обстоятельностью в еде. А Тимоша ел свою долю, шумно смакуя, и дно его банки показалось быстро.

— У меня рот проворный! Тем более с голодухи. Бак давно пустой…

После трапезы Тимоша сразу повеселел. На чердак он не торопился, и не потому, что грохотал новый артналет, но прежде всего потому, что изнемог от долгого молчания. А здесь, в полутемной кладовой, можно было вволю поточить лясы и даже спеть. Тимоша уселся на каком-то деревянном ларе, стоявшем в кладовой, и запел хриплым полушепотом свой любимый «Белый халатик»:

Беленький нежный халатик
Лучше, чем синий платок.
Ты говорила, что не забудешь
Дать мне для сна порошок.

Порой ночной
Ты говорила со мной:
«Что вы глядите?
Руку не жмите!
Вы же, товарищ, больной!»

Ну а весной, когда раненый выписывался из госпиталя, разлука была такой грустной, что девичьи слезы обильно капали на белый халатик.

Порой ночной
Ты расставалась со мной,
Руку мне жала,
Нежно шептала:
«Помню, товарищ больной!»

— Чувствительный романс! — признался Пестряков. — Даже сердце захандрило.

Он повздыхал, а затем неожиданно для Тимоши и, кажется, для самого себя выдавил сиплым, прерывающимся голосом:

Ах ты, пташка-канарейка,
Ты утешница моя!..

Наша смоленская песня, — смутился Пестряков. Он сердито разгладил усы, словно они были всему виной и если бы не лезли в рот, то песня прозвучала бы совсем иначе. — Вот нет у меня точного попадания в мелодию. Опять за молоком съездил, черт тугоухий…

Больше он не сказал ни слова, а Тимоша был неутомимо словоохотлив.

Он поведал о своих знакомствах с девицами из госпиталя, но Пестряков слушал без всякого интереса и, сидя на полу, мрачно молчал.

Тимоша повел речь о званиях, о наградах.

Может быть, таким образом удастся втянуть в разговор Пестрякова?

— Вот, например, взять майора, — сказал Тимоша очень озабоченно. — Ведь майор званием постарше лейтенанта?

— Само собой.

— А я вот умирать буду и не пойму, почему тогда генерал-майор младше генерал-лейтенанта.

— Загадка природы! — пожал плечами Пестряков.

— А чего об этом много думать! — развеселился Тимоша. — Мы ведь все равно до генералов не дослужимся.

— Я до войны живого генерала и не видел, — признался Пестряков. — Что им было делать в нашем Непряхино?

— Между прочим, вся наша жизнь зависит от звездочки на погоне…

— Как тебя понимать?

— Одна звездочка. А калибр у нее какой? Или ты младший лейтенант. Или майор. Или генерал-майор. Или ты звезда первой величины — маршал…