Невозможно было в это поверить. Павел знал: так всегда бывает, когда происходит в жизни что-то ужасное. Срабатывает какой-то защитный механизм, и сознание человека отторгает реальность, не воспринимает ее, видимо, смягчая таким образом силу удара. Из больницы ему позвонили в четыре часа утра. Он еще не успел заснуть, все ворочался в постели, снова и снова возвращаясь к мыслям о предстоящем выборе. Странно, но в эту ночь он впервые с момента встречи вдруг почувствовал всю тяжесть прожитых лет. Удивительное, сказочное ощущение вернувшейся молодости вдруг покинуло его, и ему показалось, что за эти полтора месяца непрерывных и мучительных раздумий он даже постарел. Постарел не на месяцы, не на годы, а на целую жизнь. И эта невыносимая тяжесть в душе и была тяжестью прожитых лет, она давила, пригибала его к земле, и невозможно было ей сопротивляться, не было сил преодолеть ее…
С прежней удивительной легкостью он воскрешал в сознании образ Валерии. Раньше это был для него спасительный бальзам, самый легкий способ подняться с земли и воспарить над облаками, но этой ночью все было по другому. В эту ночь он остро ощутил, что там, под облаками, ему будет слишком сильно не хватать земли. Он будет смотреть вниз не торжествующим, а грустным взглядом, будет обречен на вечную тоску по тем, кого оставил на земле… Будет то же самое, что и сейчас, с той лишь разницей, что сейчас он тоскует по небу.
Внезапно в ночной тишине раздался телефонный звонок. Павел не сомневался почти ни минуты в том, что звонит сын. Бывало такое, что тот не приходил домой ночевать, но еще ни разу не случалось, чтобы Сергей не позвонил, не предупредил. Видимо, не ошибалась Рита в своих предположениях: наверняка появилась у Сережки какая-то зазноба, оттого и забыл он дорогу домой… Павел собрался уже было отчитать сына с надлежащей отцовской строгостью, но в телефонной трубке услышал совсем другой, незнакомый женский голос:
— Павел Алексеевич? Это из больницы вас беспокоят. Маргарита Станиславовна в тяжелом состоянии…
Стрела боли пронзила насквозь: Рита! Затуманилось перед глазами, он что-то спрашивал, ему отвечали, только потом, повесив трубку, он уже ничего не мог вспомнить. Только два слова: Рита. Пожар.
Что-то случилось с Ритой… Он может потерять Риту. Потерять навсегда. Риту — самое дорогое, что есть у него в жизни. Разве это возможно? «Пожар», — отзывалось эхом в сознании, только все равно никак не мог он соединить вместе пожар и Риту, не мог понять, как они были между собой связаны, не хотел понимать этого. Торопливо застегивая пуговицы на рубашке, он снова вспомнил о сыне. Набрал номер его мобильного телефона, но телефон был отключен, снова набрал и снова услышал все тот же равнодушный голос: «Номер абонента…» Сначала по-русски, потом по-английски.
Уже потом, позже, сидя в такси, он подумал, что нужно было бы оставить Сергею записку. Мысль промелькнула и тут же растаяла, он уже не помнил о сыне и о записке, снова и снова прокручивая в голове недавний телефонный разговор, пытаясь собрать воедино обрывки фраз, создать какую-то логическую цепочку, прийти к какому-то выводу и найти утешение… Но ничего не получалось. Мысли путались, а голос рассудка постоянно заглушало отчаяние. Оно сжимало сердце железными тисками, и сердце, пытаясь вырваться из этих тисков, билось все чаще, все громче, взывая о помощи…
«Она жива. Жива по крайней мере. И будет жива. Тяжелое состояние — это еще ни о чем не говорит. Она сильная, она справится. Она выживет; Ради меня… Ради сына, в конце концов, если посчитает, что ради меня не стоит…».
Бессильная ярость выплеснулась наружу мучительным стоном: «Это я во всем виноват…» Только бы она справилась. Только бы нашла в себе силы и поверила ему. Там, в своем мире» в этом страшном промежуточном мире между жизнью и смертью, — только бы она нашла в себе силы!
Он вошел в здание больницы. Там еще стоял запах дыма, смешанный с гниющей влажностью, неотвратимо подтверждающий очевидность случившегося пожара. Поднявшись наверх, быстрым шагом прошел в ординаторскую, все еще надеясь увидеть там Риту. Риту, сидящую за своим столом. В белом халате, в очках, сползающих на кончик носа. Серьезную и сосредоточенную… Сколько раз он приходил сюда и видел ее за этим столом. Десятки, сотни раз за пятнадцать лет. Почему же в этот раз все должно было быть по-другому?
В первый момент ему ив самом деле показалось, что он видит Риту. Вот же она, сидит за своим столом, внимательно рассматривает какие-то бумаги. Вот она поднимает голову:
— Здравствуйте, Павел Алексеевич.
— Здравствуйте, Ирина…
Она поднялась из-за стола, подошла к нему, коснулась рукой плеча.
— Рита сейчас в реанимации. Но вы не отчаивайтесь. У нее есть шансы…
— Да что случилось, скажите же наконец! Что с ней случилось?
— Она пострадала во время пожара. Внизу, на первом этаже, загорелась столовая. Знаете глупо все как-то получилось…
Он заметил слезы на ее глазах. И сам почувствовал, как подкатил к горлу тугой ком, как запульсировала в висках кровь и отяжелели веки.