Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей

Уж слишком близко к смерти он в последнее время притиснулся и выжил при этом, а остальное и не важно уже. Никогда более ему прежним не стать. Никогда.

Но он хотел жить. Жить любой ценой.

Из донесения наблюдателя Его Императорскому Величеству государю Александру Павловичу:

«…В тот день, когда началось великое Бородинское сражение, явился к императору Наполеону замоскворецкий купец. Ни имени его, ни фамилии никто не ведал. Но, к вящему изумлению адъютантов, Буонапарте его тотчас же принял, как увидел.

Купец сей довольно бойко говорил по-французски, так что толмач не понадобился. О чем шел разговор императора с безвестным купцом, неведомо. Только несколько слов Буонапарте слышно было: «…отыскать любой ценой… Переверни весь город, перерой всю землю, но чтоб через два дня они были у меня…»

Буонапарте напрасно прождал на Поклонной горе делегацию московских горожан с ключами от Первопрестольной. И таинственного агента тоже напрасно ждал.

Едва только француз вошел в Москву, кинулись искать пропавшего купца. Создали даже специальный поисковый отряд из русских предателей и французов, что служили в России до войны гувернерами, поварами да учителями.

И нашли похожего по описанию человека… повешенного или же повесившегося на осине в одном из дворов Замоскворечья. Ничего при том человеке обнаружено не было. Только в сжатом кулаке у него был обрывок старой рукописи со словами: «… ище и кара…». Скорей всего, Буонапарте хочет к тайной библиотеке государя московского Иоанна Васильевича прозванием Грозный подобраться…»

…Со стороны Москва-реки порывами налетал душный, влажный и тяжелый ветер, и жара, беспощадно плавившая все живое, повергая даже самые холодные головы в отупляющую, сонную апатию, захлестнула захваченный город. Птицы носились с резкими, тревожными криками, отчего Фаддей, одиноко лежавший на песке, вздрагивал, и его тонкие пальцы с досадой и раздражением до хруста стискивали сухие, до времени опавшие листья. Мелкие волны реки, докатываясь до горячего песка и захватывая пожелтевшую от небывалой жары траву, ленивыми сонными наплывами подкрадывались к Булгарину, заигрывая с ним, пытаясь, как ласковая кошка, лизнуть его пальцы и быстро убежать, чтобы через секунду напасть снова.

Полуобнаженный Булгарин, закинув руку за голову, лежал в кружевной тени прибрежных ив и, щурясь на солнце, задумчиво смотрел на проплывавшие по небу причудливые облака, ловя горячими пальцами волны Москва-реки и покусывая пожухлую травинку. Его светлые волосы в беспорядке рассыпались по песку, несколько выгоревших добела прядей прилипли к взмокшему лбу. Облака играли с Фаддеем в призрачную, обманную игру, поминутно изменяя форму, то прячась друг за друга, то норовя обогнать, обойти, толкнуть мягкой белой лапкой проплывающего мимо пушистого соседа, и Булгарин тихонько рассмеялся и чуть приподнял голову, разглядев в небе огромного сфинкса с мощными когтистыми лапами, летящего неудержимо за диковинной птицей с изогнутым клювом. А вот амазонка, грациозная, сущая богиня Диана-охотница, с пышной развевающейся гривой, промчалась мимо сфинкса на белоснежном скакуне-облаке, и Фаддей уже с трудом отличал сон от яви. Веки, вмиг налившиеся свинцовой тяжестью, слипались, и в его воображении величественно проплывала на коне Полина, улыбаясь загадочной, чуть вызывающей улыбкой…

– Бу-у-улгарин! Ну, где ты там? – голос Дижу вывел его из оцепенения, и Фаддей медленно и с преогромной неохотой повернул голову. «Так, понятно, Дижу, Жан, Оноре, Фабье… Опять им нечем заняться, сейчас начнут звать в карты играть», – лениво подумал Фаддей, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

– Ну, что, негодяи? – откликнулся он, подходя к камерадам. – Купаться?