Каприз Олмэйра. Изгнанник. Негр с "Нарцисса" (Сочинения в 3 томах. Том 1)

После полного одиночества на судне я готов был увидеть в лакее, подававшем мне чашку кофе, близкого друга. Здесь, один среди шумной толпы, я медленно писал письмо в Глазго, содержание которого сводилось к тому, что груза все нет и никакой надежды нет на его прибытие раньше конца весны. И все время, пока я сидел в кафе, сознание, что надо возвращаться на судно, тяжко угнетало мою полузастывшую душу. Опять зябнуть до дрожи в трамваях, брести через заснеженный пустырь, опять вереница замороженных судов — черные мертвецы в белом море, такие безмолвные, безжизненные, бездушные…

Со всякими предосторожностями поднимался я на палубу моего собственного «мертвеца», скользкую и холодную как лед. Холодная койка, как погребальная ниша, заглатывала мое дрожащее тело и смятенную душу.

Жестокая была зима. Самый воздух, казалось, отвердел и резал ножом. Но все это не угашало священного пыла, с которым я тренировал свое судно. Какой молодой человек двадцати четырех лет, назначенный впервые в жизни помощником капитана, дал бы этой упорной голландской зиме проникнуть к нему в сердце? В то время я, кажется, ни на пять минут не забывал о своем повышении. Это оно, наверное, согревало меня даже во сне лучше горы одеял, определенно трещавших от мороза, когда я по утрам выбирался из-под них. Я вставал рано без всякой надобности, только по той причине, что мне одному вверено судно. Нового капитана еще не наняли.

Почти каждое утро мне приносили письмо от хозяев с приказом пойти к фрахтовщикам и требовать доставки груза. Мне советовали пригрозить им громадным штрафом за простой судна, добиваться, чтобы партия разных товаров, застрявшая где-то среди льдов и ветряных мельниц, немедленно была привезена в порт по железной дороге и погружена на судно.

Напившись горячего кофе, я, подобно исследователю Арктики, который отправляется в путь на санях к Северному полюсу, сходил на берег и, трясясь от холода, катил в трамвае в самый центр города, мимо чистеньких домов, мимо тысяч крашеных дверей с медными молотками, сверкавшими из-за деревьев, которые стояли вдоль мостовой голые, сухие — настоящие мертвецы.

Эта часть экспедиции была довольно легкой, хотя на спинах несчастных лошадей сверкали ледяные сосульки, а физиономии трамвайных кондукторов являли собой омерзительную смесь малинового с багровым. Но запугать мистера Гедига или хотя бы выманить у него какой-нибудь ответ, было далеко не так просто, как добраться до него.

Мистер Гедиг был высокий, смуглый, черноусый голландец с наглым взглядом. Он всякий раз, не дав мне раскрыть рта, начинал с того, что усаживал меня в кресло, дружески угощал толстой сигарой и на превосходном английском языке начиная бесконечный разговор о феноменальной суровости нынешней зимы.

Немыслимо было угрожать человеку, который, прекрасно владея английским языком, в то же время, казалось, не способен был понять ни единой фразы, сказанной недовольным или протестующим тоном. А ссориться с ним было бы глупо. Мороз был так жесток, а в кабинете мистера Гедига так тепло, так весело пылал огонь и хозяин смеялся так заразительно, трясясь всем телом, что мне всегда бывало очень трудно взяться за шляпу.

Груз в конце концов пришел. Сперва он прибывал небольшими партиями по железной дороге, а когда наступила оттепель и зашумели освобожденные воды, быстро стало приходить множество барж. У кроткого старшины грузчиков наконец-то дела оказалось по горло, а я, новоиспеченный помощник капитана, был озабочен — мне впервые в жизни нужно было правильно распределить груз на судне, на котором я еще ни разу не плавал.

Суда любят, чтобы их ублажали. И если вы хотите, чтобы легко было ими управлять, то надо приноравливаться к их особенностям во время размещения клади, которую вы поручаете им благополучно провести через все невзгоды и счастливые периоды плавания. Ваше судно — существо нежное и чувствительное, и с его особенностями надо считаться, если хотите, чтобы оно с честью для вас и для себя вышло из бурных испытаний.

XV

Так, видимо, думал и новый капитан, приехавший на другой день после окончания погрузки, накануне отплытия. Я увидел его в первый раз на набережной — совершенно незнакомого мне человека, явно не голландца, в черном котелке и коротком темном пальто, до смешного не гармонировавших с зимней картиной пустыря, окаймленного коричневыми фасадами домов, с крыш которых стекал таявший снег.