– Милорд, ваша честь, смилуйтесь надо мной! – завопил Данн. Не осмеливаясь отвернуться, он моргал и жмурился от яркого света. – Клянусь вам, не было никакого другого дела, кроме того, о котором я уже рассказал вашей светлости! Видит Бог, я не лгу, но у меня в голове все уже так перепуталось, что я иной раз сам не соображаю, что говорю!
– Для того, чтобы говорить правду, вовсе не нужно соображать, даже если вы на это способны, – резко произнес Джефрейс. – Впрочем, судя по вашим словам, ни вы, ни обвиняемая не отличаетесь рассудительностью, коль скоро она зазывает к себе в гости подозрительных незнакомцев, которых прячет – вместе с вами, сэр! – от слуг короля!
– Милорд! – воскликнула леди Алиса, задетая этим грубым выпадом. – Я надеюсь, меня не осудят, не выслушав!
– О нет, упаси Бог, миссис Лайл, – с подчеркнутой любезностью ответил председатель суда, и улыбка, не сулящая ничего хорошего, промелькнула на его породистом лице. – Подобные вещи практиковались лишь во времена вашего покойного мужа – вы хорошо знаете, что я имею в виду, – но, благодарение Господу, сейчас в Англии все по-другому.
После неохотно отвечавших Карпентера и его жены в четвертый раз вызвали Данна, но очередная попытка вытянуть из бедняги признание в знакомстве Хикса с Алисой Лайл и ее осведомленности о его участии в мятеже окончилась так же, как и предыдущие. Несмотря на тупость, Данн был упорен. Сломить его так и не удалось. Снова обругав его, Джефрейс объявил:
– Слово предоставляется обвиняемой. Суд слушает вас, миссис Лайл.
Старая дама поднялась со скамьи подсудимых. Она чувствовала себя очень усталой и одинокой, но сохраняла спокойствие и веру в справедливость своих соотечественников. Леди Алиса заговорила, обращаясь к председателю суда:
– Милорд, я должна заявить следующее. Я знала только о предстоящем приходе в Мойлскорт священнослужителя мистера Хикса, вынужденного скрываться ввиду известного указа о пресвитерианских проповедниках. Я никогда не слыхала имени мистера Нелторпа, не приглашала его к себе и была очень удивлена, узнав, что он находится в моем доме. Разумеется, я не подозревала и об участии мистера Хикса в вооруженном восстании – деле, несовместимом с его саном и долгом христианской любви к ближнему.
– Ну, так я скажу вам, – вставил Джефрейс, – что среди этих лживых пресвитерианских святош нет ни единого, чьи руки не были бы запятнаны кровью!
– Милорд, я всей душой против бунтов и мятежей. Будь мы в Лондоне, мне не составило бы труда предоставить вашей чести любые требуемые на сей счет свидетельства. Я уверена, что леди Эбергэвенни, как и другие высокопоставленные особы, осчастливившие меня своей дружбой и расположением, охотно подтвердили бы мою неизменную верность королю Джеймсу. Я очень многим обязана дому Стюартов и никогда не нарушала долга благодарности и послушания. Это чистая правда, милорд, и всякий, кто скажет обо мне иное, солжет. Я не признаю себя виновной в измене и смею напомнить вам, милорд, что мистер Хикс, насколько мне известно, хотя и арестован, но еще не осужден. Возможно ли судебное преследование за укрывательство человека, чьи преступные действия только предстоит доказать, и о которых, повторяю, мне не было известно, когда я решилась предоставить ему пищу и кров? Думаю, что закона и ваша совесть дадут на это одинаковый отрицательный ответ, милорд.
Лорд Джефрейс сидел, побелев от гнева, и вопрос его прозвучал хрипло и сдавленно:
– Вы закончили, леди Лайл?
– Мне осталось сказать немногое, ваша честь – по поводу показаний полковника Пенраддока. Его намек на то, будто бы я одобряла казнь короля Чарлза I – ложь! Настолько же ложь, насколько Бог – истина. В день этого ужасного события я не осушала глаз, и во всей Англии не найдется женщины, которая оплакивала бы несчастного государя горше, чем я. Что же касается моего поведения во время ареста преподобного Хикса и мистера Нелторпа, то признаюсь – я действительно отказалась что-либо сообщить полковнику о посторонних людях у меня в доме. Но солдаты, явившиеся в Мойлскорт, вели себя столь грубо и вызывающе, словно были ордой захватчиков и грабителей, а не слугами короля. Я отказалась от любого сотрудничества с ними и их командиром полковником Пенраддоком, но двигали мною лишь возмущение и страх, а вовсе не желание ставить правительству палки в колеса. И я вновь повторяю, милорд, – и это такая же правда, как то, что я надеюсь на спасение своей души, – я никогда не была знакома с мистером Нелторпом и до последнего момента даже не подозревала о его присутствии. Мне было известно, что мистер Хикс – приверженец протестантской церкви, и я на самом деле предоставила ему пищу и кров…
Леди Алиса умолкла, стараясь побороть волнение, собраться с мыслями, и судья поспешил воспользоваться паузой – обвиняемая держалась слишком уж достойно и уверенно.
– Можете ли вы сказать что-нибудь еще в свою защиту? – спокойно спросил Джефрейс. Он уже овладел собой и готовился к заключительной речи, главной части трагического фарса.