Капсула для копирайтера

Катрин Третьяковскую, тридцать девять лет, доход двести тридцать пять тысяч рублей, можно было понять. Герман, по крайней мере, слышал все ее мысли и мог бы с головой залезть в ее шкуру. Беспросветная подвешенность. Недавно она вшила золотые нити, поправила грудь и сделала первую в жизни татуировку – no fear на запястье. Собиралась поехать одна на Бали, но пока не сказала мужу.

Надо было что-то решать, жалость – ложное чувство, когда оно тормозит развитие личности; наконец расстегнулась и покормила тухлые глаза Германа свежим Pinko.

– У тебя новое платье? – спросил он.

– Да. Нравится?

– Любовник подарил?

Катрин не смогла сдержать улыбки. Возможно, это сдвинет все с мертвой точки.

– Конечно. А что?

– Ничего.

Пошла в ванную, посмотрела на себя в зеркало. Вид у нее был замотанный, туш потекла. Выдавила на ватку молочко, французское, кстати, от элитной косметической фирмы Clarins, делающей ставку на инновации. Будучи классическим представителем городских гедонистов, Катрин медленно дрейфовала все выше по upper middle-class. Всего несколько сантиметров отделяло ее от топ-менеджера, а это уже, между прочим, upper class. Она все еще ценила проверенные бренды, следила за правильным соотношением цена – качество, но иногда уже могла позволить побаловать себя чем-то эксклюзивным, вроде платья Pinko.

– Нам надо расстаться, – крикнул из кухни Герман.

– В любой момент! – спокойно сказала она. – Все к лучшему.

В 12:49 следующего дня, вторника, 26-го сентября 2014-го года, Герман подошел к двери в Большую переговорную, где проходила внешняя встреча с клиентом Herz und herz. На нем был серый писательский кардиган и панковские джинсы Pull&Bear. Рядом с дверью висела табличка – busy. Герман знал, что поступает неправильно. И все-таки он открыл дверь. У этого события было несколько причин.

1. Взрослый сотрудник агентства, отдавший ему столько лет, имеет право на отчаянный поступок. Терять, если вдуматься, уже нечего, а смелость города берет.

2. Роджер почти наверняка зарубил бы скрипт. Теперь же он дойдет до клиента, может ему понравиться, по нему могут снять ролик, что в конечном счете окажется на руку самому же Роджеру.

3. Вспоминая свое состояние, позже Герман говорил, что им «кто-то управлял», кто-то хотел доставить послание.

В первую же секунду старший копирайтер оценил ситуацию. Увидел изумрудно-изумленного, снобистски взметнувшего брови Роджера. Торжественную, как новогодняя елка, Жульетту. Иезуитски улыбнувшегося Ваню и анабеозного Мишу (Лелик и Болик, судя по всему, только что закончили презентовать свои парниковые идеи). Съежившийся Дима, который быстренько влился в их команду вчера, смотрел в сторону, стараясь не встречаться с Германом взглядом. На столе в центре лежали распечатки – какие-то граффити, фотографии мистера Трололо, рисунок йети, изображение черепахи с аистом и прочая чушь. Трушкина, которая даже не напомнила Герману про встречу, стала быстро и виновато что-то чиркать в листке.

Кроме вышеперечисленных лиц в Большой переговорной присутствовала генеральный директор ASAP Шишунова Саша Борисовна. Это была врожденная старуха с тонким-претонким, как натянутый волосок, и чуть дребезжавшим голосом, с помощью которого она могла неторопливо покрыть паутиной комментариев, сомнений, стратегических выкладок любую идею, а затем медленно и с наслаждением высосать из нее жизнь. Она была воплощенной осторожностью, и клиенты, тратившие свои деньги и потому всего боявшиеся, души в ней не чаяли. Слова, произнесенные тихим, как бы высохшим голосом, казались соломинкой здравого смысла в море хаоса; она могла все объяснить, всех успокоить, найти компромиссное решение, подвести черту, построить мостик к конечному потребителю.

Гипноз старой маркетинговой весталки приносил агентству деньги. Серые глаза и мышиный джемперок вызывали в растерянных обладателях рекламных бюджетов воспоминания о школьных учителях, последних людях, которым они доверяли. Креативщики называли Сашу Борисовну «бледная немочь».

– Здравствуйте, – громко и отчетливо сказал Герман.

Только тут он увидел лица клиентов. Два молодых человека лет по тридцать, сидевшие спиной к двери, обернулись синхронно.

– Сергей, – сказал загорелый мясистый блондин с отбеленными до синевы зубами и в синем же джемпере с крупным крокодильчиком Lacosta.

– Петр, – сказал белокожий худощавый брюнет с эспаньолкой в мотоциклетной куртке Honda с серебристыми полосами.

– Третьяковский, старший копирайтер, – самостоятельно представился Герман, понимая, что надеяться больше не на кого. – Прошу прощения за опоздание.

Он скромно присел в угол пустовавшего дивана и тихонько положил на стол альбом «Прерафаэлиты – викторианские революционеры», взятый с собой на случай, если будут комментарии. Сергей кинул заинтригованный взгляд на книгу и продолжал начатую мысль. У блондина, внешне похожего на Кена из набора Барби, оказался неправильный прикус, говорил он быстро и слюняво, комкая слова и сильно наклоняясь вперед, пытаясь общей экспрессией наверстать нехватку слов: