Капсула для копирайтера

На ней было облегающее ярко-красное шелковое платье с косой китайской застежкой и каллиграфическим узором из бабочек, роз и веток акаций. Волосы забраны в пучок и зафиксированы двумя простыми заколками-палочками. На голых ногах – босоножки с бисером.

– Не холодно тебе?

– Мне никогда не холодно, Герман. Потому что у меня нет плохих мыслей.

Она улыбнулась и чмокнула его в щеку. Сейчас он почему-то вспомнил, что пупок у нее проколот, а лобок всегда выбрит. Вот это самодисциплина. Одета Надя была не по погоде, но совершенно сухая – видно, и дождь ее не брал.

Положила на стол как бы все равно вытащенные карты.

– Извини, опоздала.

– Ничего. Я тоже. – Герман кивнул на колоду: – Давно гадаешь?

– Увлеклась в последнее время. – Она даже не улыбнулась. – Если не хочешь, не будем. Просто подумала…

– Ну, почему же. Я не прочь.

Заказала чай – и все. У нее было мало времени. Приехала сразить новой причудой, понял Герман. Конечно, он не верил во все это. Но сопротивляться желанию помочь себе не стал.

– Что у тебя нового? – спросила Надя для проформы.

Прежде чем ответить, Герман отпил бурбона. Надя оторвалась от меню и внимательно на него посмотрела. В последнее время Герман часто ловил на себе такой взгляд.

– У тебя руки дрожат. Все нормально?

Пожал плечами:

– Катрин ушла.

– Серьезно? – Надя опустила меню. – Может, к лучшему.

Герман снова пожал плечами. Случай абсолютной апатии.

– Давай я тебе погадаю, правда.

Пока ждали заказ, он назвал ей дату своего рождения. Гадалка мучительно считала – с математикой у нее явно было не очень.

– Вот это да! – Кажется, Надя сильно обрадовалась. – У тебя аркан – звезда!

Официант наконец-то принес Jack Daniels, свинину и улун. Подождав, когда он закончит со своими лунатичискими церемониями, положила перед Третьяковским ту самую карту.

– Не знаю, – честно сказал он, разглядывая рисунок. – Ощущение приятное, как ни странно.

– Конечно! У тебя колоссальная творческая энергия, я тебе всегда говорила. Ты должен ни на что не размениваться и идти за своей звездой. Семнадцать. Под этим арканом рождаются писатели и поэты. Единственный грех – лень. Нельзя сходить с пути. Ну-ка… – Надя швырнула перед Германом салфетку и кинулась в сумочку за ручкой. – Нарисуй восьмиконечную звезду.

Герман начал выводить по кругу зубцы и еле сомкнул их. Пересчитал. Восемь.

– Ты знаешь, что это?

Мотнул головой.

– Твой символ. Восьмиконечная звезда на синем фоне. Сириус.

– Уверена, что не Полярис?

Надя помотала головой и убежденно повторила:

– Сириус. Самая яркая звезда на небе.

– Серьезно? – Герман снова почувствовал приятное беспокойство.

Надя кивнула.

– А то, что ты нарисовал, это еще и мальтийский крест. Символ ордена госпитальеров.

– Тамплиеров.

– Госпитальеров, Герман, госпитальеров. А что тебя так взволновало?

– Да нет, ничего.

Сделав пару глотков из чайной стопочки, Надя засобиралась:

– Спасибо за встречу. Хотела всю неделю чай попить в спокойном месте. Мне все-таки нужно до зала добраться. Держись, дорогой.

Герман не стал ее останавливать. Попрощавшись с Надей, он спокойно доел свинину, допил бурбон и попросил счет. Позвонила Трушкина и потребовала текст про ресницы.

– Будет, – сказал Герман. – Я скоро вернусь.

Счет составлял три тысячи триста семнадцать рублей. Когда Герман выложил деньги, в кошельке оставалось всего двести рублей мелочью.

Зарплату обычно давали в середине месяца.

Больше денег не было.

Дождь уже кончился. Голуби пили воду, оставшуюся в углублениях литых канализационных люков.

В 19:17 Герман сидел на подоконнике у денежного дерева. В ASAP, как всегда по пятницам, бухали. Мимо проковыляла очень пьяная Жульетта, которую поддерживала длинная Артамонова, эккаунт на косметике, только что получившая от Германа и уже успевшая откомментировать текст про ресницы «Экстрим-объем» «Не хватает премиальности, поиграй словами, нужно написать красивый текст». Затем куда-то вверх, перепрыгивая через ступеньки и расплескивая вино из пластикового стаканчика, побежала раскрасневшаяся Трушкина, по дороге погрозила пальцем, попыталась что-то сказать, но Герман показал на трубку, которую держал у уха. Стразы на ее попе блестели зазывней обычного. В кабинете Роджера, который отсюда хорошо просматривался, на розовом диванчике отдыхал Патрик, здоровенный канадский кабан-секач ирландского происхождения (шестьдесят лет, под полтора центнера), экспат, ответственный за весь креатив в холдинге. Он был заворожен форматом slices of life – нарезками из позитивных, трогательных, смешных или просто «настроенческих» виньеток, которые сменяли друг друга под берущую за душу музыку, – и только что демонстрировал Роджеру новый шедевр Coca-Cola, где люди делали добрые дела, обнимались и потом пели все вместе. «Зэтс факинг эмэйзинг, ю факинг си ит, – орал Патрик, хватаясь за голову. – Вай кэнт вы ду зэ сэйм?» Старчески сентиментальный и неуравновешенный, он часто повышал голос без повода, а потом отходил на диванчике – давление подскакивало.

Наконец Герман услышал Петра. На бэкграунде играла музыка – видно, у них тоже был корпоратив.

– Петр?

– Да.

– Это Герман.