Капсула для копирайтера

– Прости меня, Катрин, прости. – Третьяковский вытирал накатывающие и уносящие с собою тяжесть слезы отлива.

В хижине казашки горел свет. Здесь уже собралось общество. Все та же дневная компания специалистов по нитевому плетению угощалась ромом.

– Пришли? – Мария снова не смогла сдержать застенчивой улыбки, обнажив падающий забор в свой прелестный огород. – Садитесь. Я сейчас.

Герман занял свое место, отдельный столик. По кафе ходила и клянчила траву пьяная, бомжеватого вида личность, одетая, как Иоанн Предтеча, в хитон.

Вот он остановился и присел перед столиком с двумя молчаливыми европеоидными индийцами, передававшими друг другу косяк.

– Иду туда, не знаю куда, за тем, не знаю за чем.

Странник приложил два пальца к губам. Ему передали ганджу. Он раскурился до искр, как хороший тамбовский самовар, вернул пяточку, закашлялся, засмеялся, заикал, подошел к Марии и показал ей свою сучковатую палку, на которой была натянута единственная струна. Гостеприимная милая девушка пару раз щипнула струну, прислушалась к звуку, многозначительно кивнула страннику. Довольный абсолютно всем, он попытался что-то ей сказать, снова засмеялся и поплыл к лестнице, уводящей из кафе в темную-темную индийскую ночь.

Вскоре Мария подошла и села за столик Германа. В руке у нее была глиняная трубка.

– Чиллум – это вообще фаллический символ, – так начала она. – Предмет культа. Когда куришь, нужно произносить мантры, а после затяжки прислонить чиллум ко лбу. Вот так. Это значит, ты как бы отдаешь дань богу.

Герман огляделся по сторонам. Какой-то крепкий малорослик посматривал из-за хозяйского стола в их сторону.

– А вы там что, чиллум собрались курить? – крикнул он.

– Да, подходи, – пригласила Мария, не оглядываясь.

Она подожгла трубку с одного края и протянула Герману.

– Муж? – тихонько уточнил Третьяковский.

– Друг, – сказала Мария.

Втянув едкий дым, Пророк сразу выпустил его. Эта штука может плохо подействовать, так что лучше не рисковать.

– Я вообще не очень люблю курить, – признался Герман и почти незаметно провел рукой по нежным волоскам, покрывавшим предплечье Марии. – Слушай, ты не хочешь потанцевать куда-нибудь сходить?

– Сейчас же уже поздно. – Мария набрала в легкие взрослую порцию дыма и протянула чиллум подскочившему малорослику.

– Все не засоси, – усмехнулся мастер сноркинга и умеючи прилип к трубке.

Снова настала очередь Германа.

– Я больше не буду, – скромно отказался он, чувствуя каждый удар сердца.

Мария пожала плечами и опять по-молодому полной грудью вдохнула. Подержала внутри, а когда выпустила, крепко задумалась.

– Вообще говоря, правильно, – наконец сказала она. – Со всеми этими духовными вещами нужно осторожно. Помнишь, Вадик, – обратилась к мускулистому малышу, – Руслан попробовал один стафф, потом три дня не спал. Паранойя накрыла. Переворачивал зеркала, камеры выключал. В результате сбежал из дома.

– Да вообще, – возмутился Вадик. – Мне, главное, ничего не было. Я ж тоже самое жрал. У твоего мужа предрасположенность какая-то.

– И что в результате – нашелся? – спросил Герман, думая о сбежавшем как о мучимом ревностью брате, брате, увидевшем себя в зеркало и потерявшемся среди этой страшной чужой гармонии.

– Кто?

– Муж.

– Пока нет, – грустно сказала Мария.

– Тудэй массаж, ес? – Герман проснулся, оттого что кто-то трогал его за ногу.

На сей раз над Третьяковским нависла целая стая индийских женщин всех возрастов, среди которых была и его первая, самая обиженная, в бейсболке.

– Ноу, – вскочил Герман. – Ноу.

Эти черные муравьи каждый день шастали по пляжу, обгладывая все живое. Они жили тут же – на картонках в кустах за линией кафе. Среди них были и мужчины, продавцы барабанов. Большое цыганское племя. Приехали из глубины Индии заработать на туристах.

Сюжет болливудского фильма: Герман приводит одну из них в свою хижину, она омывает ему ноги и учит тонкостям восточной любви, столь изощренно неспешной. Утром на пороге стоит мужчина и, размахивая тесаком, таскает ее за волосы. «Я женюсь на ней, женюсь», – кричит Герман, которому уже все равно. В Москве, покорная фатуму, она приготовит последний талак алу перед вылетом. Жизнь продолжится в кудрявом белокожем мальчугане, бегающем по гоанским пляжам с продавцами барабанов и удивляющем туристов талантливыми рекламными стихами на плохом английском.

Расписание Германа полностью устоялось. Утром – немного солнца и воды. Потом сиеста, прогулка по берегу. Танцы, ужин и нормальный, крепкий сон. Петр был прав: Гоа – лучший санаторий. Время неслось незаметно. Только однажды он ходил пешком в Морджим, пытаясь найти серфинговую станцию и встретить там Надю. Но чернявый подросток, собиравший лежаки на пляже, сказал, никакой такой станции в Морджиме нет, сейчас вообще не сезон, ветра мало. Возможно, он просто не понял по-английски.

Герман еще позаходил в местные рестораны. Подслушал разговор двух клуш бальзаковского возраста, пивших кофе с видом на океан.

– Я составила твой гороскоп, – говорила одна. – Ты можешь зарабатывать кулинарным искусством.

– Я же не умею готовить.