Капсула времени

Вскоре до меня дошло, что на двери висит огромный замок, и все во дворе заросло высоким бурьяном. Сердце неприятно кольнуло. Я поняла – случилось что-то нехорошее. Любимый велик Кира стоял в сарае, а Кира не было. Это не укладывалось в моей детской башке. Еще недавно он был тут, мы катались на этом драндулете по лужам. Я стояла на багажнике, а Кир рулил, и мы орали – вэ-вэ-вэ Ленинград, а теперь велик есть, а моего друга и след простыл. Я села на велик Кира и полетела в школу. Наша классуха была неплохая женщина, увидев меня в растрепанном состоянии, принесла чай с пряниками и стала расспрашивать, как дела. Но я не хотела ничего говорить про себя, не хотела слушать про этот долбаный класс и про то, как ее Леночка окончила школу на одни пятерки и поступила на филфак. Я хотела знать только одно – что они все сделали с Киром, пока меня не было. Что случилось? Неужели самое страшное? И некому было его прикрыть, подлететь сзади, когда его били враги? Я знаю, что меня долго не было. Наверное, слишком долго. Где же теперь мой добрый друг, блин-трамплин?

Училка сказала, что тетка Кира отравилась паленой водкой и умерла, а мальчика забрали органы опеки. Кир сопротивлялся как лев, укусил «опекуншу» за руку и дал деру. Но его догнал мент, который сопровождал все это гестапо, и силой запихнул в «уазик». Женщины рыдали, стоя на школьном крыльце, но ничего поделать не могли. Моего друга одолели упыри в форме.

– Понимаешь, девочка, мы говорили им – оставьте ребенка в покое, мы найдем кого-то, кто позаботится о нем. Но кто нас послушает? Пришел на него приказ и все. Забрали.

– Почему же вы не взяли его себе? Он же совсем еще маленький! Ему семья нужна! – закричала я.

Училка опешила на минуту, а потом медленно проговорила:

– Девочка, у меня своих трое хулиганов, куда мне еще один?

Куда еще? Никуда, блин. Пусть рыжик сгниет в чертовом приюте. И знаете, что самое ужасное? Она не сказала мне, куда именно его упекли. Якобы его увезла Опека, а там они сами решают, что с сиротами делать. И вообще это тайна, которую мне уж точно никто не скажет. Мне-то, естественно, не скажет, но училке ведь точно должны.

– Ниночка Петровна, пожалуйста, узнайте, в каком он детдоме. Я вас очень прошу!

Я готова была в ногах валяться у этой кошелки, лишь бы она помогла мне разыскать Кира. Но она лишь кисло улыбнулась и сказала: «Милая, я ничем не могу тебе помочь. У него там нашлись какие-то дальние родственники в Хабаровске, и, скорее всего, мальчик уже у них. Не переживай так, все у него хорошо. Я очень, очень занята сейчас. Мне надо идти».

Вот и все. Наша с Киром жизнь рухнула, а она занята. А ведь можно было помочь хоть капельку, хоть на миллиметр. Но она сидела и шуршала своими бумажками, показывая, как сильно ей некогда решать мои проблемы. Взрослые все время шуршат. Бумаги в руках – это лишь для вида. На самом деле листы с буквами для них мощное прикрытие. Броня. Чтобы непонятно было, откуда идет этот странный шур-шур. Однако, если выключить все звуки мира, вы услышите тихий шорох, будто мыши скребутся за печкой. Все потому, что у большинства людей внутри высохли органы чувств. Да, да, не надо ржать, я в этом уверена. Это как у деревьев по осени высыхают и опадают листья, так у этих училок, библиотекарш, директрис, кондукторш и кассирш «Пятерочки» (и где-то даже у моей Мамзели) с годами высыхает доброта, чуткость, чувство красоты. Внешне они почти не меняются, но копни чуть глубже – наткнешься на ворох сухой трухи.

Я стояла перед мертвым домом Кира, велик валялся на крыльце. И вдруг что-то перемкнуло во мне, будто бес вселился. Я схватила камни и стала кидать ими в окна. Если этот дом и был теперь таким же мертвецом, как те, что в заброшенных поселках, меня это больше не смущало. Я слышала громкий звон стекла и хохотала как ненормальная. Всеми фибрами детской душонки я ненавидела в тот момент его тупую тетку, которая даже бухло не могла нормальное купить, чтобы не сдохнуть. Этих ее любовников, что обижали моего друга. Один большой кирпич полетел в директора школы, которому было по фиг на нас и на то, что вампиры из опеки украли Кира. Я также кинула один в Мамзель за то, что она так не вовремя увезла меня, и я не смогла помочь Киру, когда его заламывали менты. А потом я просто упала в огород и рыдала, рыдала до рвоты, пока не стало темно и не пришлось идти домой. Мамзель посмотрела на мою рожу с черными подтеками, на стекающую с куртки грязь и промолчала. Я лежала в кровати и представляла себе грандиозный план по спасению Кира из детдома. Вот я прилетаю на вертолете, кидаю ему лестницу, и мы вместе уносимся в небо. Или лучше на огромном джипе, из окон которого торчат пулеметы. Или нет, лучше на огромном самосвале въехать в прямо в детдом и забрать с собой всех детей.

Хабаровск звучал чуть ближе, чем Марс или, там, Венера. Но до сих пор, спустя много лет, я мысленно разговариваю с рыжиком. И когда я в чем-то сомневаюсь, то словно слышу: «Давай! Ты че, дура, что ли?»