Капуста без кочерыжки

«Акробат на пенсии», — с неодобрением подумал Бартоломью вслед удалявшемуся свисту. Он знал, что охотнее всего антикварным транспортом обзаводятся бывшие астронавты — этим парням все равно на чем, лишь бы летать.

Золотарев стоял на узком мокром шоссе. Впереди, метрах в. десяти, туман резко обрывался, и все вокруг покрывал толстый слой снега. Бартоломью подошел и ковырнул загадочный снег носком сапога. Брызнули рыжеватые комья, открыв густо-зеленую травянистую прядь. Снег таял прямо на глазах. Пахло почему-то арбузами, как весной.

— Да, месяц август, — без особого воодушевления произнес старший инспектор и медленно зашагал к оранжевому зданию.

Он не догадывался, что постепенно становится знаменитым. Пилот вертолета расскажет знакомым о странном охотнике и странном тумане. Кто-то вспомнит, что с подобным уже сталкивались на Эсхеде, когда искали Михаила Нежурбеду, положившего конец обоим началам термодинамики. Одним словом, когда Бартоломью наденет сонм-шлем, чтобы рапортовать о трофеях, его станет слушать чуть не вся планета. Но это в будущем.

Круглое здание, которое Золотарев простодушно принимал за охотничий домик, было построено лет двести назад и успело повидать многое. Иностранные дипломаты, баловавшиеся с ружьишком и попутно уточнявшие карту местности, егеря, озабоченные ростом поголовья благородных оленей, студенты, посланные на картошку, дендрологи, усердно пишущие диссертации, — кого здесь только не перебывало. А в начале этого века сюда переехал цех синтеза универсальных ферментов, некогда полностью автоматизированный, а впоследствии остановленный за ненадобностью.

В полнейшем душевном смятении старший инспектор вошел под арку парадного входа, с ужасом ожидая, что целая орда всевозможных охотников выбежит к нему навстречу и потребует принять участие в истреблении ушастых зверьков. К его удивлению, никто не выбежал, автоматика входной двери не сработала, и он чуть не ударился лбом об огромную дверную ручку в виде львиной головы с высунутым языком.

Снег на крыше растаял и стекал по жестяным желобам с мелодичным журчанием. Из-за неприступной дубовой двери с заклепками доносилось гудение и ничего более. Тогда Бартоломью снял с плеча ружье, прислонил его к кирпичной стене и, поплевав на руки, взялся за львиную голову. Неожиданно голова легко провернулась, язык спрятался под бронзовым небом, и тяжелая дверь бесшумно раскрылась.

Некоторое время Золотарев потоптался на крыльце, соображая, что предпринять. Возвращаться к Нино с пустыми руками было невозможно. Золотарев собрался с духом и шагнул вперед. Тотчас дверь за ним закрылась.

Пока Бартоломью вспомнил о фонарике, вшитом в лацкан куртки, он успел передумать о Многом. Он догадался-таки, что находится отнюдь не в домике охотников. Внутри гудело громче, и Золотарев предположил, что это лаборатория или склад, и аномальный снег определенно связан со зданием. Слегка обеспокоенный, Бартоломью включил фонарик, и в его голубоватом свете обозначилась лестница, ведущая наверх. И старший инспектор вступил на ступени, устланные пушистым ковром из пыли.

Им руководили не только любопытство или страх перед административной расправой. Бартоломью Казимирович Золотарев всерьез был обеспокоен судьбами планеты. Именно поэтому метеорологические бланк-отчеты взволновали его настолько, что он не мог уснуть. Бартоломью считал, что нынешнее процветающее человечество, в принципе, беззащитно, как ребенок. Особенно теперь, когда материальный мир приобрел духовного двойника, отличного от него, словно живая мысль от машинописного текста. Золотарев не очень-то верил, что эфемерное собственно-коллективное «я», этот нескончаемый праздник невообразимой свободы духа, выстраданный поколениями мыслителей-гуманистов, единственным фактом своего существования, подобно сияющему Дюрандалю, разрубит паутину атавистических заблуждений. Паутина может оказаться не такой уж гнилой. Разумеется, людоедские теории сгинули, философские вывихи вправились, голые короли разбежались, унося дурной запах ущербных логических построений. Однако…

Через пятьдесят пять ступенек лестница закончилась коридором, уводящим вправо по пологой дуге. Вдоль левой стены различались створки в нишах, плотно закрытые, со стандартными трехзначными номерами. На одной нише номера не оказалось. Бартоломью заинтересовался, он вознамерился с ходу распахнуть створки, но руки не встретили препятствия, и, успев только ахнуть, он ввалился в тесную комнатку, пол которой пугающе ушел из-под ног.

Лифт спускался так быстро, что старший инспектор вспомнил посадку на вертолете.

«Пешком наверх, потом вниз в лифте», — подумал он, не подозревая, что путь его к всемирной известности будет еще более причудливым.

Выбравшись из допотопного лифта, Золотарев попетлял по коридорчикам и, ведомый неведомым чутьем, оказался перед полированными дверями из палисандрового дерева, на которых кто-то вырезал литеру «Д» внутри горизонтального ромбика. Древние футбольные фанатики вряд ли имели к этому отношение, и эмблема очень не понравилась Бартоломью Казимировичу.