Капустный суп

Глод одним глазком печально заглянул в пустой стакан:

- А знаешь, я даже устал смотреть, как они корячатся. Видно, к старости бездельником становишься.

- Да уж, парень, мы свое отработали. Мы с тобой с десяти до шестидесяти пяти лет круглый год как волы животы надрывали. Тебе-то всетаки лучше было, ты хоть свои бахилы под крышей тачал. А я весь божий день то в воде барахтался, то по верху колодцы украшал, вот и достукался до ревматизма, который мне сейчас покоя не дает...

- Да я и не спорю, я только хочу сказать, что работа у тебя была простая, тут артистом быть не нужно. А вот попробуй с одним сверлом сделай задок и все прочее без всяких машин, знай только поворачивайся, как новобрачная, чтобы четыре пары сабо за день смастерить. Тебе-то, чтобы землю рыть, ни головы не требовалось, ни пальцев, как у пианиста.

Бомбастый вскочил в гневе, опрокинув свой стул.

- Чего ты мне голову морочишь со своими артистами да пианистами, старый ты пустомеля! Попробуй скажи только, что колодцы рыть может любой чернорабочий. Почему тогда не арабы?

- Вот именно это я и хотел сказать, - заорал Глод, теперь уж он поднял за ножку складной стул. - Вы, землекопы, просто хамье деревенское, бурдюки!

- Это я-то бурдюк?

- Пьяница!

- Я пьяница?! А ну повтори!

- Самый что ни на есть запьянцовский алкаш! Недаром про тебя говорят, что ты себе в горб литровку прячешь, как верблюд!

- Смотри, старая падаль, что я с твоими дерьмовыми сабо сделаю! Да лучше я в одних носках ходить буду!

Мимо уха Глода пронеслось со свистом сабо, брошенное Бомбастым, но Глод уже успел схватить лопату, намереваясь сразить агрессора.

- Папа, - завопил сын Ван-Шлембрука. - Французы дерутся!

Папа кубарем скатился с лестницы, горя желанием погасить в самом зародыше гражданскую войну. Наши галльские петухи, угрожающе взмахивая грозным оружием, топтались на месте, явно намереваясь поразить соперника ударом неумолимой шпоры. Но тут оба разом присмирели, услышав с шоссе крик хозяйской девочки:

- Немцы! Немцы!

По шоссе медленно ползла серо-стальная машина с прицепом, и на номерном знаке автомобильного и явно чужеземного номера виделись буквы "WD", выдававшие национальную принадлежность ее владельцев.

Ван-Шлембрук пожурил дочку:

Ты, Мариека, нас совсем напугала. Ну разве кто кричит: "Немцы! Немцы!", всем и без того хватает этих ужасных воспоминаний. Нужно говорить: "Какие-то немцы", как, скажем, "какие-то японцы", "какие-то американцы".

- Какие бы они ни были, - заметил Бомбастый, спокойненько влезая в свои сабо, - хотелось бы мне знать, что эта немчура здесь промышляет. Как, по-твоему, Глод, ты-то знаешь, небось, недаром они тебя целых пять лет терзали?

- Должно быть, сбились с дороги.

- Тогда, - заключил Шерасс, - это еще полбеды.

Рике, двенадцатилетний сынок Антуана Рубьо, во весь дух понесся домой. Его мать с бабушкой отправились на рынок в Жалиньи. В зальце, обставленном мебелью, покрытой голубым пластиком, мальчуган обнаружил лишь прабабку Маргериту и прадеда Блэза. Папаша Блэз, благополучно дотянувший до восьмидесяти пяти лет, с утра до вечера возлежал в шезлонге в ночном колпаке с помпоном, укутанный в одеяла, покуривал трубочку и потягивал различные лекарственные настойки, в которые ему для запаха подливали чуточку сливовой, потому что иначе, как он уверял, ихнее пойло у него в животе колом стоит.

Что поделаешь, приходится подчиняться капризам предков. Хотя прадедушку в свое время хватил удар, он вполне еще мог дошаркать до буфета и стянуть оттуда бутылку сливовой.

Не отдышавшись как следует после бега, Рике торжественно предстал пред своими предками и пробормотал буквально следующие слова, правда не совсем подходящие к случаю, но на местном жаргоне звучащие вполне доходчиво:

- Так вот, родимые! Так вот, детки мои! Тугие на ухо "детки" насторожились.

- Что с тобой случилось, внучек? - забеспокоилась Маргерита, уж не _гдюка_ ли тебя ужалила?

Мальчуган презрительно махнул рукой, давая понять, что никакая гадюка ему на пути не попадалась, и словоохотливо приступил к объяснениям:

- Я был на Аркандьерской дороге, мы как раз с Сюзанной Пелетье в доктора играли - она стетоскоп где-то ухитрилась раздобыть, - и вдруг машина с прицепом останавливается прямо рядом с нами, чтобы спросить, как к Старому Хлеву проехать. А спрашивал толстый такой, рыжий, он за рулем сидел. Он уже заезжал к нотариусу и Старый Хлев купил, но только не знает, как туда добраться. Вот я и показал дорогу.

- Ну и что? - спросил Блэз, предварительно вставив в рот искусственные челюсти, поблескивавшие в стакане воды на манер целлулоидных рыбок. - Из-за этакого пустяка ты и несешься как оглашенный, того и гляди простуду подхватишь!

Тут малолетний Рике прямо-таки зашелся от торжества:

- Из-за пустяка! Ты бы сам посмотрел, какой это пустяк! Знаешь, кто этот рыжий толстяк, и его супружница, и его дети? Немцы они - вот кто! У них и на машине номерной знак немецкий, и говорят они так, будто у них полон рот картофельного пюре.

- Немцы? Боши? - проблеял Блэз, приподнявшись с шезлонга. - Пруссаки?