Капут

(И здесь на моих глазах супруги Фишер растворились в холодном голубом свете ламп, их место заняли две высокие, зыбкие тени супругов Бек. Мадам Бек сияла улыбкой; слегка наклонившись вперед, она подавала мне руку, как бы помогая преодолеть последние ступени, а полковник Бек, высокий и худой, с маленькой птичьей головой человек, кланялся с суховатой английской элегантностью, едва заметно расшаркиваясь левой ногой. Это были два бледных образа ушедшего времени и давних воспоминаний, они двигались с призрачным изяществом на фоне варшавских развалин, где истощенные, посиневшие от горя и тревоги, воздев руки горе, стенали тьмы людей. Мадам Бек, похоже, не замечала шествия за своей спиной, она улыбалась и протягивала мне руку. А полковник Бек с побелевшим, испуганным лицом вертел птичьей головой на тонкой шее (голубой свет ламп отражался от его блестящего черепа и выдающегося носа), делал движение повернуться, выдвигал плечо, как бы стараясь закрыть декорации разрушенной Варшавы: ее улицы и закутанный в облезшие меха и изорванные плащи истощенный люд под нахлобученными на голову, выцветшими от непогоды шляпами. Шел снег, и время от времени из медленно двигавшейся по тротуару толпы один живой взгляд среди тысяч потухших взглядов вспыхивал ненавистью и отчаянием в сторону переходящего улицу немецкого солдата в кованых сапогах. Перед гостиницами «Бристоль» и «Европейская», перед кинотеатром на улице Новы Свят и костелом Святого Андрея, где покоится урна с сердцем Шопена, перед развалинами улиц Маршалковской и Краковского предместья, перед разбитыми витринами магазинов Веделя и Фукса женщины оборачивались, обмениваясь разочарованными взглядами и усталыми кивками; стайки мальчишек бегали, катались на льду, останавливались поглазеть на снующих взад и вперед немцев во дворе дворца Потоцких, где располагалась Kommandatur. Вокруг разожженных на площади больших костров молчаливые, припорошенные снегом мужчины и женщины тянули руки к огню. Все оборачивались, устремив взгляд на две призрачные грациозные тени на вершине мраморной лестницы дворца Брюль, иногда кто-нибудь взмахивал руками и издавал крик. Под конвоем эсэсовцев проходили закованные люди, все обращали взгляд к мадам Бек, с улыбкой протягивавшей мне руку, к полковнику Беку, обеспокоенно двигавшему маленькой головой на тонкой шее, выставлявшему плечо, стараясь затолкать назад убогие декорации развалин Варшавы: грязный, серый пейзаж, похожий на штукатурку в кровавых пятнах, изрытую пулями карательного отряда.)

За столом губернатора Фишера в апартаментах полковника Бека кроме генерал-губернатора Франка и фрау Бригитты Франк я нашел весь вавельский двор: фрау Вехтер, Кейта, Эмиля Гасснера, барона Фользеггера и человека Гиммлера; придворные были разбавлены едва замеченными мной тремя-четырьмя сотрудниками Фишера с бесцветными отсутствующими лицами.

– Вот мы и снова собрались, – сказал Франк, обращая ко мне сердечную улыбку. И добавил, цитируя знаменитое изречение Лютера: – Hier stehe ich, kann nicht anders…[86]

– Aber ich kann stets anders, Gott helfe mir![87] – подхватил я.

Дружный смех встретил мои слова, а фрау Фишер, обеспокоенная такой неожиданной для нее «увертюрой к застольной беседе» (не преминул вставить Франк свойственным ему напыщенным слогом), улыбнулась, открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, покраснела и, обратив свой взгляд к сотрапезникам, произнесла:

– Guten Appetit.

Фрау Фишер – молодая, цветущая женщина с удивленным и ласковым взглядом. Судя по вниманию мужчин, это была красивая женщина, и, оставив в стороне некоторую ее вульгарность, заметную только внимательному, отнюдь не немецкому глазу, можно с уверенностью сказать, что это была женщина утонченная. Гладкие, золотистые, отсвечивающие медью волосы выдавали их частый контакт с горячим железом; закрученные длинными прядями, они свисали со лба торчащими гибкими змейками горгоны Медузы, в которые парикмахер вплел человеческий волос несколько темнее ее собственного. Она неспокойно улыбалась, по-детски опершись о край стола полными белыми руками, и молчала, отвечая только нежным «ja» на всякий обращенный к ней вопрос. Фрау Бригитта Франк и фрау Вехтер в начале обеда разглядывали ее с неприкрытой иронией недоброжелательности, но кончили тем, что отвели взгляд и обратили все внимание на яства и беседу, которую генерал-губернатор Франк вел с обычным тщеславным красноречием. Фрау Фишер молча слушала и, очарованная, смотрела на Франка своими большими кукольными глазами, очнувшись от наваждения не раньше, чем на столе появилось жаркое из лани. Губернатор Фишер поведал, как он собственноручно уложил ее одной пулей между глаз, а фрау Фишер сказала со вздохом:

– So ist das Lieben, такова жизнь.