Кара

Решено было приготовить на скорую руку пасту с сыром по-пармезански. Отыскав кастрюлю почище, ликвидатор принялся сыпать в кипящую воду разноцветные макаронины из пакета, на котором был нарисован отвратительного вида усатый мужик в колпаке. Как только продукт сварился, Савельев промыл его кипятком из чайника, сдобрил кусищем новозеландского экологически чистого масла и, аккуратно смешав с нарезанными мелкими квадратиками ветчиной, сыром и копченой колбасой, носившей издевательское название «Московская кошерная», начал все это поливать сверху соусом «Кубанский южный».

Здесь требовалось особое чутье: положишь мало — невкусно, много — вообще в рот не взять. Прикинув, что попал в цвет, Юрий Павлович свое кулинарное чудо тщательно потряс, поперчил и, запивая грейпфрутовым соком прямо из тетрапака, с помощью двух вилок принялся неторопливо поглощать.

Из трехпрограммника изливалась веселая музыка в режиме нон-стопа, однако, когда Савельев приступил к кофе со сливками под бутерброды с малиновым джемом, ее сменила сводка последних новостей, и сразу выяснилось, что известный деятель телевидения не так давно приказал всем долго жить. Послушав немного, как грозно скорбел об убиенном какой-то высокий чин из прокуратуры, Юрий Павлович необыкновенно фальшиво пропел:

Жили-были два громилы, дзинь-дзинь-дзинь,
Один я, другой Гаврила, дзинь-дзинь-дзинь,
Если нравимся мы вам, драла-пудра-лая,
Приходите в гости к нам, дзинь-дзана, —

и переключил приемник на другую программу.

По ней тоже передавали криминальные ужасы. Вслушавшись в один из сюжетов, Савельев внезапно почувствовал, что вообще-то неплохое настроение его начинает портиться. Речь шла об агенте по недвижимости, который привел своих клиентов посмотреть квартиру, а в той вдруг по неясным причинам вспыхнул пожар, да так быстро, что покупатели и маклер сгорели с нею заодно.

Дослушав душещипательную историю до конца, Юрий Павлович сделался мрачным, достал сотовую трубу и набрал номер:

— Льва Борисовича, пожалуйста.

На другом конце линии мгновение молчали, потом картавый мужской голос без всякого выражения произнес:

— Умер он. То, что осталось, жгут послезавтра утром. — Затем связь прервалась, а ликвидатор налил себе еще чайку и задумался.

«Знаем мы эти неизвестные причины, — он размешал сахар и добавил для вкуса в стакан немного варенья, — человека зажарить в своей собственной квартире проще простого. Вернее, он сам себя угробит, стоит только ввернуть в патроны вместо обычных лампочек другие, у которых в колбу закачана специальная горючая смесь. Придет человек к себе домой вечером, щелкнет выключателем в прихожей, и сразу же сверху на него хлынет огненным водопадом смерть. Неприятная, между прочим, как у коммуниста Лазо».

Вспомнив, как кричали зеки, на которых когда-то давным давно испытывали ПОГС — портативный огнемет специальный, Юрий Павлович поежился: «А ведь конкретно убрать меня хотели, сволочи. Случай помог да, пожалуй, предусмотрительность моя. Ясно, что попробуют еще раз, а скорее всего еще и ментов посадят на хвост — сворой идти по следу сподручней. Значит, промедление сейчас смерти подобно». Савельев придвинулся к треснувшему настенному зеркалу, тщательно намылившись, побрился и принялся в очередной раз менять свой имидж.

Благородная седая шевелюра с курчавыми бакенбардами, бороденкой клинышком и усами а-ля Чапаев совершенно преобразили его. Глянув брезгливо на свое отражение, Савельев аккуратно сложил все ненужное на дно ванны, облил азолитом и начал надевать серый костюм-тройку, который вместе с белой рубашкой и строгим галстуком в горошек смотрелся несколько старомодно, зато солидно и без претензий на оригинальность. Хорошие югославские туфли на микропоре, классическое английское пальто со шляпой завершили ансамбль. А когда Юрий Павлович нацепил на нос чуть подкопченные очки в толстой роговой оправе, никому бы и в голову не пришло, что это не профессор Дмитрий Пантелеймонович Рогозин, отправляющийся по своим член-корреспондентским делам из столицы нашей родины в Петербург.

Между тем процесс в ванной уже подошел к концу. Дождавшись его окончательного завершения, Савельев взял в правую руку трость — чудесную вещицу, внутри которой находился метровый клинок прекрасной золингеновской стали, в левую — серые замшевые перчатки, внимательно осмотрелся и, хлопнув дверью, стал спускаться по скользким от мочи ступенькам лестницы.